Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт
Рослый кирасир явно измывался над противником, он видел, что тот не только слабее физически, но, может быть, сломлен и духовно. Скорее всего, он никогда раньше не ведал поражений – такими уверенными выглядели его действия. Как бы в подтверждение своего искусства француз резко качнулся в сторону, срубив голову еще одному терцу, и тут же сверкающий круг перед ним вспыхнул опять, подсвеченный посередине брезгливой ухмылкой, словно для издевки. Сплошное колесо стали неумолимо приближалось, и не было силы, которая остановила бы его вращение.
Дарган закричал, забил каблуками под брюхо коня, заставляя того ускорить смертельную развязку. В ярости он выхватил из ножен кинжал, метнул его в противника, прямо в его ухмыляющийся рот, и вдруг заметил, что ослепительный веер, которым как бы обмахивался кирасир, неловко сложился, враг левой рукой попытался вырвать кинжал, застрявший в скуле. Это продолжалось всего несколько мгновений, кирасир выдернул лезвие, отшвырнул его от себя и в бешенстве оскалил зубы. Прежде чем лишить врага жизни, он снова был готов поиздеваться над ним, но теперь с еще большим наслаждением.
Но он просчитался, именно этого моментального росчерка времени как раз и хватило Даргану, чтобы концом шашки дотянуться до холеного лица и полоснуть по нему ото лба до подбородка, а затем без замаха пустить лезвие под края медного шлема, как бы подравнивая впечатляющий выступ на широких плечах. Голова кирасира с удивленными глазами на мгновение задержалась на одном из эполетов, а потом скатилась по доспехам на холку лошади, заставив ту с утробным ржанием отпрыгнуть в сторону. Туловище врага еще качалось в седле, оно не спешило покидать пригретое место, но ярость Даргана была такой сильной, что он не мог оставить его в покое. Всадив в бока кабардинца каблуки сапог, он привстал в стременах и начал рубить мощное тело с плеча, стараясь развалить его до основания вместе с блестящей кирасой. Нанеся с пяток бесполезных уже ударов, он все-таки опомнился, смахнул рукавом черкески обильный пот и повел по сторонам вылезшими из орбит глазами.
А вокруг кипела битва. Казаки яростно уничтожали врага, которому не удалось преподнести им последний урок французской доблести. В лицах отборных конников непобедимой когда-то французской кавалерии уже отсутствовало былое нахальство, уже рубились они не за славный город Париж, а старались сохранить только свои жизни. И этот страх на самом деле дерзкого и беспощадного противника вызывал не великодушие к нему, теперь явно побежденному, а новые приступы бешенства. Зеленую траву окрасили ручьи крови, усеяли головы, руки и другие части человеческих тел, выглядывающие из-под лошадиных трупов. Метались осиротевшие кони, крики раненых перекрывали дикое ржание, а казаки и не думали прерывать бойню. Для них теперь имела значение только смерть врага.
Дарган поискал глазами приставленного к нему малолетку, среди верховых его не было видно. Тогда он опустил зрачки вниз, но в сплошном месиве плоти разобрать что-либо не представлялось возможным. Он снова поднял подбородок и увидел, как невдалеке не на жизнь, а на смерть дрался друг Гонтарь. Рослый кирасир, с которым он связался, не уступал тому, которого только что срубил он сам. Видно было, что Гонтарь напрягает последние силы. Рванув уздечку на себя, Дарган направил было кабардинца в ту сторону и понял, что не успевает. Казак Черноус, годами чуть постарше Даргана, похожий обличьем на озверевшего абрека, метнулся на помощь раньше, он полоснул по кирасирскому затылку шашкой, сверкнувшей ярким лучом, а когда тот откинулся назад, словно бритвой отделил ему голову от туловища. В сердцах Гонтарь срезал обезглавленному противнику золотой эполет и оба казака не мешкая переключились на других кирасир.
Прокладывал дорогу к вершине холма сотник Лубенцов, рядом с ним налево и направо короткими вспышками лезвия рубил врагов подъесаул Ряднов, его страховал похожий на сказочного великана дядюка Федул. Все были заняты противоестественным для человека делом, но такова она, война, на ней надо вести себя по-мужски. Как потом скажет один из русских офицеров – а ла гер комм а ла гер. Никто из терцев не будет знать перевода этого высказывания, но все поймут, что так оно и есть на самом деле.
Сбив на затылок съехавшую на лоб папаху, Дарган устремился в прорубленный казаками проход, рассудив, что дядюка Назар зазря потеть не станет. Видимо, станичники надумали добраться до вершины холма с белым пятном палатки на ней. Один раз такое было, там, в очищенных от французов просторах России. Тогда во главе с вахмистром Федулом они прорвались к ставке какого-то наполеоновского генерала и взяли его в плен, за что получили по кресту от самого фельдмаршала Кутузова. Главнокомандующий, царствие ему небесное, до битвы за столицу неприятеля не дожил, но врученные им кресты казаки считали высшей своей наградой.
– Даргашка, обойди мусьев с тылу, – крикнул сотник Лубенцов, успевавший отбиваться сразу от нескольких нападавших. – Отвлеки тех двоих, а мы ударим отсюда.
– Понял, дядюка Назар, – гаркнул казак, направляя коня в обход группы кирасир.
Он взобрался по склону выше, оглянулся, выбирая позицию для атаки, и вдруг увидел, что к основанию холма приближается лава кубанцев в красных башлыках и белых папахах. Надо было спешить, иначе кубанцы могли урвать солидный пешкеш раньше. По-разбойничьи свистнув, Дарган птицей налетел на всадников, на которых указал сотник. Оба француза не успели сообразить, откуда он взялся, одного он срубил сразу, а второму удар шашкой скользнул по плечу, защищенному панцирем. Кирасир пригнулся к холке лошади и сделал ответный выпад саблей, конец которой едва не срезал ноздри у казачьего скакуна. Кабардинец взвился на дыбы, выбросил длинные ноги и задробил копытами по обтянутой белыми панталонами ляжке всадника, по цветастой попоне на спине у его лошади. Он давно научился защищать себя. Материя окрасилась красным от брызнувшей через нее крови. Кирасир расширил глаза от боли, рванул поводья и помчался вниз по склону прямо в центр кубанской лавы.
Сотник с подъесаулом Рядновым и вахмистром Федулом опрокинули поредевших вражеских конников, с гиком понеслись к вершине холма. Когда до палатки оставались какие-нибудь двадцать сажен, казаки осадили скакунов. Над ставкой развивалось белое полотнище флага, выброшенное за мгновение до того, как они прорвали оборону неприятеля. Захватить очередного генерала на этот раз не получилось.
Терцы с трудом сдерживали распаленных битвой лошадей, гонявших по шкурам волны нервной дрожи, они и сами были похожи на вырвавшихся из ада дьяволов со звериными оскалами. Наконец хорунжий Горобцов подъехал к палатке вплотную, воткнул знамя между деревянными перекладинами.
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)