Анатолий Кулемин - На грани апокалипсиса
– Нет, товарищ Сталин, – улыбнулся Меркулов и сделал попытку встать, но был остановлен.
– Не вставайте. Протокольные церемониалы необходимо соблюдать на приемах и официальных встречах. Сегодня у нас с вами – встреча рабочая, а это мешает делу. Разлейте лучше вино.
Дождавшись, когда Меркулов разольет мускат «Красный камень» (вино из этого сорта винограда очень нравилось хозяину, нарком знал об этом, поэтому и выбрал из нескольких бутылок именно эту), Сталин взял фужер, сделал глоток и отставил его в сторону. Затем, взяв свою трубку английской фирмы «Данхилл», лежащую тут же, на столе, он стал сосредоточенно набивать в нее табак.
Обстоятельность действий хозяина, неторопливость его движений и, главное, отсутствие на этой встрече Берии – человека, без которого не обходилось обсуждение ни одного серьезного вопроса, связанного с деятельностью органов, – предопределяли ту серьезность, важность и секретность, которую Сталин придавал встрече.
Чувствуя это, Меркулов тоже пригубил из фужера и тоже, как и Сталин, отставил его чуть в сторону: сейчас наркому необходимо было внимание не рассеянное, а сконцентрированное максимально.
– Война подходит к концу. Счет идет уже на месяцы, – Сталин раскурил трубку, поднялся, вновь легким движением руки остановил попытку наркома встать и стал неторопливо расхаживать вдоль стола. – Это, конечно, прекрасно понимают и наши союзники, и гитлеровское командование. Еще в июле Молотов высказывал предположение о том, что Гитлер или кто-то из его ближайшего окружения может попытаться выйти на сепаратные переговоры с американцами или англичанами. Тогда в этом вопросе я с Молотовым согласился, но выразил уверенность в том, что ни Рузвельт, ни Черчилль на сделку с Гитлером не пойдут. Они будут искать другие пути для отстаивания своих интересов, как в Германии, так и в Европе в целом. В этом я убежден и сейчас. Однако в стане союзников могут найтись такие силы, которые способны реально оказать серьезное влияние на ход боевых действий на Западном фронте, и на которые гитлеровские генералы могут сделать ставку. Гитлеру уже сейчас чрезвычайно важно добиться от союзников либо перемирия, либо выторговать себе наиболее приемлемые условия, открыв войскам коалиции Западный фронт и перебросив значительную часть своих войск на Восточный. Допустить этого мы не можем. Нам необходимо знать точно, создаются ли предпосылки для ведения таких сепаратных переговоров, и если такие предпосылки создаются, то между кем.
Сталин прервал свой монолог, который походил скорей на рассуждение вслух, и посмотрел на Меркулова:
– Что же вы ничего не едите, Всеволод Николаевич?
– Что?.. Ах, да… Спасибо, товарищ Сталин, – Меркулов взял с тарелочки маленький бутерброд и запил его вином.
Сталин между тем вновь начал ходить вдоль стола, изредка поднося ко рту трубку и выпуская густые облака дыма.
– Сведения о возможно готовящихся сепаратных переговорах с союзниками нам необходимы не только для того, чтобы при разработке плана Берлинской операции стратегически правильно рассредоточить свои войска. Эти сведения нам нужны еще и для того, чтобы уже сейчас мы смогли понять, каким будет внешнеполитический курс наших сегодняшних союзников после войны.
Сталин замолчал, давая возможность собеседнику высказаться.
– Работа по вопросу возможности сепаратных переговоров между гитлеровским правительством и представителями стран коалиции уже ведется по нескольким направлениям, товарищ Сталин. Наши люди, работающие и в Соединенных Штатах, и в Европе, в этом плане получили четкие указания. Однако пока никаких сведений об этом от них не поступало.
– Это хорошо, что вы уже ведете работу по этому вопросу. Считаю необходимым сконцентрировать внимание в этом направлении всех каналов, поставляющих нам информацию, в том числе и тех, которые продолжают работать не только в Америке и в Европе, но и в Германии.
– Слушаюсь, товарищ Сталин.
– Сейчас войска союзников находятся от Берлина на расстоянии около пятисот километров, в то время когда наши войска стоят всего в ста, а местами даже меньше… – Сталин вдруг замолчал и с интересом посмотрел на Меркулова. – Да, а что вы думаете о том внешнеполитическом курсе Соединенных Штатов Америки, который они станут проводить в отношении Советского Союза после разгрома гитлеровской Германии?
Меркулов несколько смутился и от столь неожиданного перехода Сталина к новой мысли, и от его прямого вопроса, однако тут же собрался с мыслями и ответил вдумчиво, взвешивая каждую свою фразу.
– Внешнеполитический курс Америки предопределен тем политическим строем, который проповедует эта страна, – капиталистическим. Понятно, что он не изменится и после войны, отсюда логично предположить, что и политическое, и идеологическое противостояние между нашей страной и Соединенными Штатами Америки, впрочем, как и с другими капиталистическими странами, – неизбежно. И, если смотреть в глаза правде, противостояние это будет долгим.
– Верно, – с нажимом сказал Сталин и будто в подтверждение этому качнул зажатой в кулаке трубкой в сторону Меркулова. – Это сейчас нас с ними объединяет борьба с общим врагом, а когда с ним будет покончено, сегодняшние союзники вновь станут нашими противниками. Раздел Восточной Европы, борьба за сферы влияния в той или иной ее части нам еще предстоит, и борьба предстоит нешуточная. Противостояние, как вы правильно сказали, будет неизбежным и долгим, и не только политическое и идеологическое. Будет неизбежна между нами и военная конфронтация.
Последние фразы Сталин произнес задумчиво, стоя посреди комнаты и глядя перед собой невидящим взглядом. Казалось, он самому себе подтверждает правильность своих же рассуждений. Потом, погруженный в свои размышления, он на какое-то время замолчал.
Меркулов тоже сидел, не нарушая тишины, он ждал, когда же Сталин перейдет к тому вопросу, ради которого нарком госбезопасности вызван этим поздним вечером Верховным главнокомандующим на встречу, больше походившую на тайную. То, что Сталин еще не приступал к этому вопросу, нарком чувствовал: вопрос о сепаратных переговорах, с которого начал Верховный главнокомандующий, – важный, но на сегодняшней встрече не главный.
– Так вот, – Сталин, словно очнувшись, заговорил вновь. Он подошел к столу и, не садясь, сделал глоток вина. – Сегодня мы подошли к Берлину намного ближе, чем наши союзники. Как вы думаете, что будут делать немцы, когда мы начнем штурм Берлина?
– Думаю, они будут драться до конца.
– Драться до конца будут солдаты и ополченцы из фольксштурма, одураченные Гитлером. Верхушка, генералитет, старшие офицеры – эти побегут. Они воспользуются тем хаосом, той неразберихой, которые в это время будут царить в Берлине, и побегут сдаваться к англичанам и американцам. Мы, конечно, потребуем от наших союзников выдачи военных преступников для предания их военному трибуналу, и союзники нам их выдадут, но выдадут не всех. Они выдадут нам только тех, кого не смогут укрыть у себя от нас, и тех, кого не захотят укрывать. Это будет – надо, как вы говорите, смотреть в глаза правде и быть к этому готовым. Так вот, наша с вами задача, товарищ Меркулов, воспользоваться хаосом в Берлине и использовать царящую там неразбериху в своих интересах. И мы воспользуемся этим, а также воспользуемся нечистоплотностью наших союзников по отношению к нам в плане укрывательства пленных немцев. Мы подсунем им своего человека. Пусть они проглотят нашу наживку. Что вы думаете по этому поводу?
