Густав Эмар - Сакрамента
Увидев, что Луис Морэн откликнулся на его призыв, человек этот пошел ему навстречу, по-видимому, ему не терпелось заговорить с французом.
Мужчины вежливо раскланялись.
Незнакомцу на вид лет тридцать пять— сорок. Это был высокий, плотного сложения человек с угловатыми манерами и хитрой лисьей физиономией, с маленькими глазками.
Одежда незнакомца, внешний облик которого был весьма непривлекателен и не внушал доверия, представляла собой жалкие лохмотья. Однако так выглядело со стороны, сам же незнакомец как будто даже гордился своим костюмом.
— Простите, кабальеро, — вежливо сказал ему дон Луис, — но сколько я ни смотрю на вас, никак не могу вспомнить, где мы с вами встречались.
Незнакомец улыбнулся, лукаво подмигнув глазами.
— Помнить должен не тот, кто оказал услугу, — отвечал он, — а тот, кому эта услуга была оказана.
— Вы меня удивляете, кабальеро… Когда же это я имел счастье оказать вам услугу?
— О, и весьма существенную. Вы мне тогда спасли жизнь… Но, виноват, не находите ли вы, что это место не совсем подходит для серьезного разговора?
— Это, пожалуй, было бы справедливо, если бы нам предстоял какой-то серьезный разговор…
— Кабальеро, — перебил незнакомец, гордо выпрямляясь, — я не из тех, кто способен тратить драгоценное время на пустую болтовню, можете быть в этом уверены… Сегодня утром мне шла прекрасная карта и чертовски везло в монте, когда я увидел, как вы проехали мимо дома, где я находился… Я бросил все и последовал за вами… Вот уже целых два часа я поджидаю вас здесь.
— Ого, кабальеро!.. Да каким же это образом могли вы узнать, что я буду возвращаться именно этой дорогой, если я сам этого не знал и поехал этой тропинкой прямо-таки случайно?
— Я был почти уверен, что вы будете возвращаться именно этой дорогой, судя по тому направлению, которое вы избрали, выехав из города, и, как видите, сеньор, я не ошибся. Ну, а теперь не угодно ли вам пожаловать в ранчо, где можно будет потолковать о деле, не опасаясь быть подслушанными?
— Хорошо, — отвечал дон Луис, невольно заинтересовавшись настойчивостью собеседника, желавшего, по-видимому, сообщить ему какую-то тайну. — Идите вперед, кабальеро, а я пойду следом за вами.
Луи Морэн слез с лошади, привязал ее к кольцу у дверей ранчо и вошел в залу ранчо, а в действительности захудалой харчевни, невзрачной и грязной, с огромными щелями в полупрогнивших стенах.
Хозяин ранчо провел дона Луиса в залу, почерневшую от копоти, с двумя узкими окнами, затянутыми паутиной и как бы нехотя пропускавшими свет в эту жалкую лачужку.
Всю меблировку залы составляли несколько прислоненных к стене столов и колченогих скамеек, каким-то чудом умудрившихся стоять на земляном полу.
В глубине залы была стойка, где красовались несколько бутылок, большей частью пустых и частично наполненных каким-то подозрительным зельем. Тут же стояла небольшая гипсовая статуэтка Гваделупской Божьей Матери, покровительницы Мехико, с несколькими горящими, а вернее, коптящими свечами в железных подсвечниках.
Семь или восемь аляповатых картин, неизвестно как сюда попавших, украшали грязные стены харчевни.
Луис Морэн с первого взгляда безошибочно понял, куда он попал, и хотя лицо его оставалось непроницаемым, решил держаться настороже и быть готовым к любым случайностям.
По требованию француза какой-то индеец с физиономией идиота подал два стакана тамариндовой настойки, а потом удалился и уже больше не появлялся. По-видимому, его нисколько не интересовали случайные посетители, с которых он к тому же не потребовал даже платы. Тогда дон Луис решительно обратился к незнакомцу:
— Ну-с, прежде всего потрудитесь, пожалуйста, сказать мне, с кем я имею честь беседовать в настоящую минуту? Если вы назовете свое имя, возможно, я и припомню, где и когда именно мы с вами встречались.
— Ничего не может быть проще, сеньор. Меня зовут дон Антонио Исквиердо…
— По прозвищу Гардуна? — перебил его француз. — Помилуйте, теперь я вас вспомнил и даже, если хотите, узнал… Да, мне и в самом деле посчастливилось однажды оказать вам услугу. Я тогда помог вам не только моей шпагой, но и кошельком.
— Ну так вот, кабальеро, именно об этом обстоятельстве или, лучше сказать, о вашей двоякой услуге, оказанной мне, — о чем, конечно, вы забыли, и это вполне естественно, — я и вспомнил сегодня, так как считал себя вашим должником. Вот причина, объясняющая, почему я последовал за вами утром и поджидал вас здесь.
— Подумать только, — смеясь, проговорил Луи Морэн, — мир, по-видимому, не так дурен, как я до сих пор думал, и меня это, конечно, только радует. Да неужели благодарность и впрямь существует на этом свете?
— Кабальеро, — с достоинством возразил сеньор Гардуна, — я буду иметь честь представить вам такое доказательство, если вы сочтете возможным уделить мне десять минут и выслушаете то, что я хочу вам сообщить.
— Карай! Да я и сам ничего иного не желаю, как убедиться в этом, хотя бы только ради курьеза.
— Итак, выслушайте меня, сеньор, и поверьте, у вас не останется и тени сомнения на этот счет.
Глава XII. ЗАГОВОР
Дон Луис потягивал небольшими глотками тамариндовую настойку, не спуская глаз с собеседника. Затем он вдруг решительно поставил стакан на стол и, хлопнув сеньора Гардону по плечу, сказал:
— Ну, вот что, дружище! Шутка ваша удалась отлично, но только вы напрасно избрали такой длинный путь. Вы знаете, что у меня всегда имеется в запасе несколько пиастров для друзей. Не лучше ли было прямо попросить у меня взаймы несколько монет, чем ломать себе голову, изобретая какую-то замысловатую историю, и вынуждать меня слушать всю эту ерунду. Давайте же, пожалуйста, закончим поскорее этот вопрос, потому что я очень спешу. Теперь уже два часа, а мне нужно уже в Мехико самое позднее в пять часов.
— Да, да, — поспешно ответил Гарду на, покачивая головой, — вы ведь сегодня вечером везете сеньорит Гутьерре в итальянскую оперу.
— Вы знаете даже и это?! — удивился француз.
— Я знаю не только это, но еще и многое другое, но вы не хотите меня слушать, — с усмешкой проговорил он, делая вид, будто хочет встать, — и поэтому, я думаю, мне вовсе незачем заставлять вас терять драгоценное время… Поезжайте себе с Богом в Мехико.
— Ну, ну, — сказал француз, удерживая своего собеседника и заставляя его опять сесть, — экий вы обидчивый, черт возьми! Я сказал это вовсе не затем, чтобы вас обидеть… Я только не люблю терять время на пустую болтовню, а если вы действительно хотите сообщить мне нечто важное, то говорите, пожалуйста, но только как можно скорее.
