Александр Кердан - Невольники чести
Абросима же, заприметив, старый граф Иван Андреевич оставил при дворе, в помощь конюшенному, а паче для участия в сценических потехах. Следуя столичной моде, замыслил граф завести в кологривской глуши свой театр. И чтобы все честь по чести: и кулисы, и декорации, и актеры. С тем и стал он сколачивать труппу из молодых парней и девок посмазливей. Добрым лицедеем младший Плотников так и не стал — то ли природного притворства, то ли желания недоставало, но зато на игрищах этих повстречал он судьбу свою — синеглазую Настю, дворовую девку Толстых, по барской воле и Божьему промыслу первую актрису в графском театре.
Про то, как потянулись они друг к другу, как, не убоявшись гнева церкви и немилости графской, отдалась Настя Плотникову вся без остатка, как поклялся он никогда с ней не разлучаться, — это разговор особый. Токмо любовь, кашель да огонь от людей не спрячешь. Прознал об их любви граф и осерчал зело. Он, оказывается, на Настю свои виды имел. У кого кнут в руках, тот в стаде и пастух…
Абросима, чтобы не помешал исполнению графского замысла, отрядили с обозом на Нижегородскую ярмарку. А пока он в отлучке был, граф Настю за своего старика дворецкого замуж выдал. Тому уж, почитай, восьмой десяток пошел. Какой из него муж? Да, видно, у Ивана Андреевича прицел был, что и самому кусок от сладкого свадебного пирога перепадет…
Токмо просчитался граф. Не пожелала Настя слово, данное суженому, нарушить. Тем же вечером в пруду приусадебном утопилась.
Спустя полтора месяца, не чуя беды, воротился Абросим. Узнал черную весть. Налился гневом. Схватил нож, кинулся старого графа искать. А тот, как нарочно, в уезд укатил, на собрание дворянское. Не найдя обидчика, поклялся Плотников отомстить за Настину смерть. Пустил «красного петуха» под кровлю графского дома, а сам, простившись с бабкой Ефросиньей, со слезами надевшей ему на грудь отцовский крест, проторенной тропой ушел в леса. Благо, они в далях российских — немерены, до самого Великого моря-океана простираются.
С того и началась для Абросима дорога, которая через Новый Свет и многие превратности, уже нам известные, привела его в лагерь разбойничий и отца родного повидать позволила.
…Когда первое волнение от встречи с сыном улеглось, Иван Плотников поднялся, одернул армяк:
— Пойдем, сынок.
— Куда?
— К атаману на поклон. Окромя его, никто делу нашему не поборник.
Оставив спящего лекаря у костровища, они стали пробираться к атаманскому жилу между компаниями подгулявших ватажников и матросов с «Юникорна».
Перед бараком Плотниковы остановились. Иван, некоторое время потоптавшийся на пороге, размашисто перекрестился и толкнул от себя тяжелую дверь.
Пиршество у атамана было в разгаре. Угощение здесь было пообильней, чем у костров. На сработанном из неструганых досок столе, промеж низок с кетовой икрой, груд жареной лосятины и глиняных ковшей с пивом, выделялись никак не вяжущиеся с обстановкой хрустальный графин с водкой и украшенные резьбой чарки. Картину довершали пузатые бутылки с ромом — подношение Барбера атаману.
По покрасневшим, возбужденным лицам гостей и хозяев — Креста, Гузнищевского и Хакима — видно было, что застолье уже перевалило границу, когда языки развязались, а ноги стали непослушными.
— Деньги, сэр Генри, тем и хороши… — донеслись до слуха вошедших слова Гузнищевского. — Эй, как там тебя? Растолмачь ему сию же минуту… Де-не-ги, я говорю, это — благо, от всех протчих благ отличное… Все остальное в мире сем служит одному желанию… — приказчик стал загибать топорщащиеся пальцы. — Еда нужна… Кому? Го-лод-ному. Вино — здоровому. Баба — молодому! А денежки — всякому! Ибо имеешь ты оные в наличности — и все разом у те-я появляется… О’кей?
— О’кей! — Барбер был настроен благодушно. Он что-то сказал Смиту на ухо, и тот громко перевел:
— Господин капитан говорит, что богатство подобно морской воде. Чем больше пьешь, тем сильнее становится жажда! Сэр Генри предлагает выпить за тех, кто любит морскую воду!
— Баско баешь! — атаман поднял чарку, и тут его рассеянный взор наткнулся на Ивана Плотникова, со сдернутой шапкой стоящего у порога. — Чаво тебе, Иван?
— Заступись, батька. Челом бью, заступись…
— Заступиться? Так вроде ты и сам от маткиного вымени давно оторвался… Ну, выкладывай, не тяни кота за хвост.
— Сын мой, Абросимом кличут… — подтолкнул вперед Иван младшего Плотникова. — С гостями пришел… Свиделись…
Крест скользнул взглядом по Абросиму.
— Ну и какого рожна? Радуйся, я-то тут при чем? Али в свидетели зовешь, али чарку за его здоровье поднять просишь? Это мы зараз…
— Нет, батька. Не о сем моя печаль… В аманатах он у ево значится, — кивнул Иван в сторону капитана. — Христом Богом прошу: не кинь в беде! Выкупи… Живота за тя не пощажу…
— Да-а, — протянул Крест. — Отец был Фрол, да детки Миронычи… Верно гутарит? — перевел он взор на сэра Генри, которому Смит торопливо переводил смысл сказанного.
— Ай, бачка Крест, — округлил глаза Хаким, — помоги Иван. Иван — верный нукер… Хаким давно знает, тожа просит…
Иван поклонился Хакиму и замер, ожидая решения атамана.
Тот, чувствуя, что очутился меж двух огней, обратился к гостю:
— И то, может, уступишь мне парнишку, сэр Генри?.. Хаким правду сказал: отец евойный — казак справный. Грех забижать… Сколько за чадо Иваново бобров хочешь?
Капитан покачал головой. Икнул, отхлебнул из ковша, услужливо протянутого Смитом, и что-то проскрипел толмачу. Тот осклабился:
— Капитан не может взять выкуп. Мальчишка нанес ему обиду. А она смывается кровью! Но сэр Генри ценит дружбу господина атамана… Он подарит ему этого русского… При одном условии: если тот останется жив…
— Как? — не уразумел Крест.
— Мальчишка будет драться на ножах с тем, кого укажет капитан.
— И кто же станет его супротивником? — в бараке воцарилась тишина, словно на погосте.
— Я! — рявкнул Смит и уперся в Абросима кровавым взглядом.
5— Спорников в круг! — зычно распорядился атаман.
Ватажники и пираты расступились, освобождая место для поединка.
Плотников и Смит встали друг против друга, сжимая морские тесаки.
— Шесть пиастров против одного, — прохрипел старый боцман «Юникорна» только что проснувшемуся и тщетно пытавшемуся вникнуть в суть происходящего Жаку. — Ставлю шесть золотых, что Смит за минуту выпотрошит этого куренка! Я видел Смита в двадцати абордажах. Чтоб мне никогда не знать якорной стоянки, он владеет тесаком лучше, чем ты своими пиявками!
