Альберто Васкес-Фигероа - Силач
Когда же она вновь оказалась в темноте и одиночестве, ни ночная мгла, ни мрачные своды темницы не в силах были погасить этот яркий луч надежды, что не давал ей уснуть до самого рассвета.
8
Высокий мужчина с длинной седой бородой и выгоревшими под солнцем и соленым морским ветром волосами, с глубокими, темными и блестящими глазами, в глубине которых, казалось, отражались тысячи далеких пейзажей, сидел на борту старой полусгнившей лодки, задумчиво глядя на медленно текущую реку, рассеянно почесывал подбородок и не подозревал, что за ним самим давно уже наблюдают чьи-то глаза.
— Мастер Хуан? — прошептал наконец незнакомец, неслышно приблизившись к нему. — Хуан де ла Коса?
Тот растерянно кивнул, не слишком довольный этим вторжением.
— Чем могу быть полезен? — спросил он.
— Быть может, вы могли бы научить меня читать? А также пользоваться песочными часами, или разбираться в звездах, парусах и ветрах?
— Видит Бог, я вас не понимаю! — раздраженно бросил видавший виды капитан. — Кто вы, черт побери, такой?
— Ваш лучший ученик, — произнес канарец. — Неужели у вас такая короткая память, что вы не помните того парнишку, которого учили считать часы при помощи миндаля?
Моряк долго изучал его недоверчивым взглядом, словно что-то припоминая, а потом вдруг изумленно вытаращил глаза.
— Сьенфуэгос! — воскликнул он, не веря своим глазам. — Боже милосердный! Но это невозможно!
— Возможно! И можете мне поверить, что встреча с вами — самое отрадное событие в моей жизни за многие годы.
Они крепко обнялись, и это были самые искренние и горячие объятия двух настоящих друзей, которые не виделись много лет, считали друг друга погибшими, и теперь наконец встретились, вопреки всем превратностям судьбы.
— Святые небеса! — не унимался Хуан де ла Коса. — Где тот сумасшедший юнга, что карабкался по вантам, как обезьяна? И что случилось с твоими волосами? — вдруг спросил он. — Куда девалась твоя великолепная рыжая грива?
— Мне пришлось ее перекрасить в силу некоторых обстоятельств, — ответил Сьенфуэгос. — Мне сейчас совершенно ни к чему, чтобы кто-нибудь узнал, кто я такой и чем занимаюсь.
— А что насчет доньи Марианы Монтенегро? Ты ее нашел?
— Это она меня нашла, — ответил канарец.
— И где же она теперь?
— Вон там, — Сьенфуэгос указал в сторону зловещего черного силуэта крепости, находящейся на расстоянии пушечного выстрела.
— Инквизиция арестовала ее, ложно обвинив в колдовстве.
— В колдовстве? Но как же так? Кто обвинил в таком чудовищном преступлении самую добрую и благочестивую женщину на этом острове?
— Это долгая история.
— Все печали этого мира не стоят ничего в сравнении с тем, что может случиться с доньей Марианой. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ей помочь.
Они решили вместе пообедать в таверне «Четыре ветра». За обедом канарец в общих чертах рассказал своему первому учителю, что с ним случилось за минувшие девять лет — с того самого дня, как они расстались в форте Рождества.
— Просто невероятно! — воскликнул картограф, едва Сьенфуэгос закончил рассказ. — А я-то еще считал, что прожил полную приключений жизнь — лишь потому, что четырежды пересек океан! Да все мои приключения — просто детские игрушки по сравнению с твоим рассказом!
— О большинстве ваших приключений мне рассказала донья Мариана, — сообщил канарец. — Она восхищается вами, как никем другим. Но рассказаа она и о том, что вы отправились в экспедицию вместе с Алонсо де Охедой. После этого Ингрид потеряла вас из виду, но она готова целыми часами говорить о вас обоих.
— Наш добрый славный Охеда! — вздохнул де ла Коса. — Мы столько плавали вместе, и я надеюсь, еще поплаваем. В Севилье наши пути разошлись, мне известно лишь то, что он собирался покорять великие империи, то есть эти ваши земли. Я никогда не встречал более мужественного и благородного человека, который с таким достоинством принимал бы все удары судьбы. Ох уж эта судьба — самая капризная и непостоянная из всех шлюх, ее благосклонность никогда не длится долго.
— А вы давно вернулись?
— Уже довольно давно; но я здесь, можно сказать, инкогнито. Так что, какой бы неправдоподобной ни показалась тебе моя история, желательно, чтобы Бобадилья не знал, что я на острове.
— Так вы прибыли на корабле...
— Да-да, на корабле Родриго де Бастидаса, — закончил старый моряк. — Как тебе, должно быть, известно, губернатор заточил его в ту же крепость. Боюсь, что и меня постигнет та же участь, если в городе узнают, что я вернулся.
— Но ведь вы — Хуан де ла Коса, лучший картограф королевства!
— Ты считаешь, это может остановить тех, кто заковал в цепи самого вице-короля? Зря надеешься! — покачал головой кантабриец, словно пытаясь отогнать мрачные мысли. — Боюсь, святоше понравилось бросать в тюрьмы важных особ.
— А Родриго де Бастидас — что он за человек?
— Самый справедливый, добрый и миролюбивый, какого только можно представить. Именно такие капитаны, как он, по-настоящему достойны королевской награды, а вовсе не те кретины и прохвосты, которые зачастую отдают приказы. Мы прошли тысячи лиг, и сотни туземцев покорились нам без единого выстрела, даже оружие доставать не пришлось. Только представь, каким должен быть человек, если он сумел усмирить этих свирепых дикарей без единого выстрела! — восхищенно воскликнул моряк. — Кто бы мог подумать, что простой писарь из Трианы, который прежде и за пределы Севильи не выбирался, сумеет одним лишь мановением руки повергнуть к своим стопам целые народы? Я до сих пор не могу в это поверить.
— Но с Бобадильей у него это не получилось, — резонно заметил канарец.
— Надеюсь, что это ненадолго; хотя, насколько мне известно, эта свинья меняет свои решения, как только услышит звон монет.
— Ходят слухи, будто бы их величества уже назначили нового губернатора — некоего Овандо, который должен прибыть со дня на день.
— Корабли тащатся медленнее любой черепахи, — печально вздохнул картограф. — Надеюсь, этот Овандо успеет прибыть вовремя, чтобы спасти нашего доброго Родриго.
— Я вижу, вы очень ему преданы.
— Он это заслужил. Хотя когда он пришел ко мне в порт Санта-Мария, мне хотелось ему голову оторвать. Как он осмелился нанимать меня помощником, и это человек, никогда не ступавший на палубу корабля? Какой-то писарь! Бумагомарака, который, возможно, сколотил состояние подделкой документов! — он засмеялся. — Я пять минут кипел от ярости! А после этого растаял.
— Почему?
— Потому что в Родриго удивительным образом сочетаются утонченность жителя Трианы и жизненная сила валенсийца, и даже в своей болтливости он весьма убедителен. Самая неприступная дева тут же отдала ему самое дорогое, если бы ему только вздумалось попросить об этом, и я сам видел, как самые могучие вожди, не понимавшие ни единого слова из его речей, безропотно склонялись перед ним, покоренные одной лишь силой его личного обаяния.
