Луи Жаколио - Покоритель джунглей
Все согласились и решили положиться на волю жребия. Поскольку в подобных случаях всегда возможны сделки, услужливый жребий пал на Барнетта, который благородно согласился в общих интересах взвалить на себя это ярмо.
В глубине души он ликовал: целый день безделья, столько свободного времени, можно вволю заняться стряпней… Болото недалеко, и было бы чудно, если б туда вернулись эти великолепные утки, которых ему безумно хотелось попробовать. Желание это превратилось в навязчивую идею, стало настоящей болезнью. Не зря же он целый час вдыхал восхитительный аромат! Он, разумеется, не был гурманом, тонким ценителем пищи, эти качества свойственны нациям утонченным, у настоящего янки их нет. Но как и все его соотечественники, Боб был человеком страстным в своих желаниях и отличался редким упорством, чего бы ни касалось дело — малого или большого. Шла ли речь об утке или рискованной для жизни экспедиции, он отдавался удовлетворению своих желаний все с той же неистовой, дикой страстью, вслед за тем забывая, что же вызвало ее к жизни. И теперь, после рискованных приключений, отчаянной усталости, героических и безрассудных поступков, ему захотелось принадлежать себе хотя бы сутки, захотелось посибаритствовать, ничего не делать, погреться на солнышке и, самое главное, отведать утки-брамина… Что вы хотите? И у великих людей есть свои слабости.
Глава II
В долине Трупов. — Разведка. — Покоритель джунглей. — Воспоминания о прошлом. — Быть начеку. — Таинственный шум. — Тревога. — Попавший в западню. — Напрасные призывы на помощь. — Кобры. — Неописуемая сцена. — Размышления Барнетта. — Снова Ауджали. — Удивительное спасение.
Обсуждение длилось не более десяти минут, и джунгли едва начали просыпаться, когда четверо мужчин с Сердаром во главе вновь пустились в путь, который они начали накануне. За час они добрались до южного края долины, ширина которой не превышала здесь трех километров. Быстро преодолев это расстояние, друзья очутились у подножия горы, которая с противоположной стороны обрывалась нависшими над морем скалами.
Как мы уже говорили, протяженность долины с юга на север была примерно пятнадцать-шестнадцать лье. Но, по мнению Рамы, прекрасно знавшего местность, надеяться найти проход было можно лишь в одной трети этого пространства, так как две другие состояли из отвесных — скал, почти лишенных растительности.
Следовательно, предстояло исследовать около пяти лье, то есть на каждого приходилось такое же количество километров. Сердар выбрал пять последних, ибо по всей Индии он славился умением совершать длинные пешие переходы. Спутники его расположились в таком порядке: Рама, Нариндра и, наконец, юный Сами.
Они тронулись в путь, и через несколько километров Сами остановился, чтобы исследовать свой участок, вернувшись назад. Таким образом, продвигаясь в поисках, он одновременно приближался к гроту, где все они должны были собраться вечером. На десятом километре остановился Нариндра, на пятнадцатом — Рама, и Сердар продолжил путь один.
Достоинство этого остроумного способа распределения участков состояло в том, что он позволял четырем друзьям поддерживать постоянную связь.
Прежде чем расстаться, они решили, что тот, кто первым доберется до вершины, выстрелит из карабина, и услышанный выстрел тут же повторят его ближайшие соседи. Поскольку эхо от выстрела легко распространяется на расстояние в пять километров, о достигнутом результате узнают все и немедленно соберутся вместе.
В случае, если кому-то будет угрожать опасность, он должен выстрелить дважды. Выстрелы, повторенные тем же способом, сразу предупредят остальных, и они поспешат товарищу на помощь.
Мы скоро увидим, сколь важные последствия имела эта мудрая мера предосторожности.
Расставшись с Рамой, Сердар двинулся дальше легким, быстрым шагом, который свойствен людям, привыкшим преодолевать большие расстояния. Правда, идя вдоль подножия горы, он вынужден был обходить то большие массивы колючих кустов, пройти сквозь которые было невозможно, то зыбкие топи, отмеченные низкой, редкой травой. В лесу царили покой и тишина, располагавшие к размышлению. Через несколько минут, совсем забыв о том, где он находится, Сердар перенесся в счастливые дни детства. Они протекали в старом феодальном замке в Бургундии, принадлежавшем его семье со времен Карла Смелого. Перед его мысленным взором предстали старые башни, стоявшие во рву, заполненном водой. Там было полно лягушек, и он любил по вечерам слушать их монотонное кваканье. Он увидел и подъемный мост, цепи которого служили ему трапецией, и двор, вымощенный каменными плитами, винтовые лестницы, залы с высокими потолками, украшенные портретами предков-рыцарей, закованных в латы. Одни из них пали в битве при Азенкуре, другие — при Грансоне или под стенами Иерусалима. С каким благоговейным вниманием слушал он рассказы деда об их подвигах! В более близкие времена они были полковниками королевской армии, мушкетерами, маршалами, служили во французской гвардии. В салоне, обставленном на современный манер, висел портрет деда, который был дивизионным генералом и при Ватерлоо лишился руки. Сердар вспоминал, что слушал рассказы деда не один, он увидел очаровательную светловолосую головку, услышал детский голосок, который требовал, когда дед замолкал:
— Еще! Дедушка, еще!
Как далеко было то время!.. Глаза Сердара заволокло слезами, горькими и сладкими одновременно. Жизнь открывалась перед ним, она была беззаботна и прекрасна. Перебирая ее эпизоды, он вспомнил, какую радость испытал, впервые надев эполеты. Он видел себя, пылкого, горящего отвагой, перед отъездом в Крым, и в то же мгновение лицо его стало мертвенно-бледным — ему вспомнилось страшное событие, разбившее его жизнь. Он готов был разрыдаться, как случалось с ним всякий раз, когда его посещало это кошмарное воспоминание… Вдруг он поскользнулся и оказался по грудь в тине, чувствуя, что увязает все глубже. Падая, он машинально не выпустил из рук карабин, и это его спасло. Опершись на него, Сердар почувствовал, что приклад и конец ствола упираются в твердую землю. Тогда он с силой подтянулся на руках, пользуясь ружьем как опорой и действуя медленно, осторожно, чтобы не сломать карабин. После множества предосторожностей ему удалось наконец поставить на кочку одно колено, затем другое… Он был спасен, но жизнью был обязан чистой случайности, тому, что торфяник начинался узким каналом и что, по счастью, карабин не пошел ко дну, а упал горизонтально, как бы перегородив канал. Он понял, что в подобном месте, где смерть под разными обличьями подстерегает на каждом шагу, нельзя позволять себе отвлекаться на воспоминания, нужно все время быть начеку, смотреть в оба и держать ухо востро.
