Рафаил Зотов - Таинственный монах
— Боже мой! какая измена! Мазепа, который столько лет был верен царю и России, — с ужасом проговорил Гриша.
— Замолчи, безумец! Он скоро сам наденет корону и будет царем и владетелем Украины, и ты будешь первым на нашей родине.
— Нет! Боже меня сохрани, батюшка! Ни за что на свете не хочу быть участником в судьбе изменника Мазепы! Не знаю я причин твоей ненависти, но ты ничем не обязан царю; а Мазепа 20 лет был благодетельствован им и измена его гнустна и постыдна Имя его заслужить вечное проклятие, как при удаче, так и при неудаче его планов.
В безмолвном ощущении стоял отец пред своим сыном и не знал, что ему еще сказать. Он хотел бы излить на Григория всю свою досаду, все негодование, но какая-то сверхъестественная сила сковывала язык его. Оба они замолчали и это тягостное молчание прервал отец словами:
— Так ты не хочешь идти со мною, сын мой? Так ты предпочитаешь милости царя отцу твоему?
— Нет, батюшка! Бог свидетель, что никакие милости я не променял бы на любовь отца и повторяю тебе, что готовь следовать за тобою на край света, если ты дашь.
мне слово, что не будешь вмешиваться в преступные замыслы Мазепы.
— Я не могу этого сделать. Теперь поздно, безвозвратно! Я сам увлек этого честолюбца, которого душа способна на все злодейства, но он из робости был добродетелен.
Нет, батюшка! Царь строг и суров в наказании, но милосерд к раскаянию. Последуй лучше за мною и упадем оба к ногам его. Поверь мне, что он будет милосерд к нам.
— Мне больно слышать, что мой сын хочет испрашивать для меня милость, — мрачным голосом сказал старик отец.
— Я уважаю твои мнения и, если б старая ненависть не ослепляла тебя, то я спросил бы: неужели ты думаешь, что Украина будет счастливее под владычеством Мазепы, нежели русского царя.
Пораженный словами сына, отец стоял пред ним в безмолвном смущении, наконец бросился в объятия его и сказал:
— Прощай, Григорий! Буди во всем воля Божия! Ты достоин лучшей участи; а я не могу отступить от стези, на которую меня бросила судьба! Чем бы не кончилось наше предприятие, мы с тобою еще увидимся.
С этими словами старик вырвался из объятий сына и хотел уйти, но тот остановить его, сказав:
Постой, батюшка! Выслушай меня одну минуту. Ты мне, к несчастию, открыл обстоятельство, которое долг чести и присяги не позволяет мне скрыть. Я должен донести царю об измене Мазепы, утаив, что ты его соучастник.
— Делай, что Бог и совесть тебе повелевают! Прощай же, друг мой!
Сказав это старик бросился бежать. Вдруг раздался оклик часового, а за ним последовал выстрел, который произвел тревогу. Гриша подскочил к часовому с вопросом и тотчас пустился бежать по следам отца, чтобы узнать не убит ли он, но едва добежал до рогаток, которыми прегражден был вход в деревню, как снова услыхал несколько выстрелов, произведенных проснувшимися часовыми. От них Гриша узнал, что какой-то человек, ранив часового, перепрыгнул чрез рогатки и побежал, а они пустили в след ему несколько выстрелов, но неизвестно попали ли? Гриша бросился по дороге, но, отбежав от деревни с версту ничего не нашел и вернулся назад. У самой рогатки он нашел Меньшикова с отрядом воинов, которому уже было доложено о причине тревоги. Но узнав, что Усердов побежал догонять незнакомца, он осыпал его вопросами.
— Хотя я никого не догнал и ничего не нашел, но, если позволите, то я секретно буду иметь честь рапортовать вам о предмете, заслуживающим ваше внимание, — почтительно отвечал Усердов.
Меньщиков улыбнулся и приказал ему следовать за собою в избу, где он ночевал.
Когда они остались одни, Усердов рассказал все подробности происшествия и Меньщиков подумав несколько, написал донесение царю, которое с рассветом Усердов повез.
Был уже полдень когда он прискакал в Погребки. Равыскав хижину, в которой квартировал царь Петр, он с трудом мог добиться, чтобы явиться к царю, который посде обеда опочивал, на голой скамейке с одною кожаною подушкою в головах, в небольшой комнатке, запертой изнутри на крючок. Стоявший снаружи у дверей денщик не решался нарушить царский сон и Усердов взял на себя смелость постучать в дверь, которую в скором времени отпер сам царь. Усердов подал ему бумагу; во время чтения оной лицо царя постоянно менялось и он грозно спросил:
— Это ты, Григорий, доносишь на Мазепу? Этого быть не может!
Но, когда Гриша рассказал ему все подробности своей встречи с отцом в прошлую ночь, он задумался и после минутного молчания вскричал:
— Гнусный изменник Мазепа! Несчастный Кочубей, пострадавший невинно.
Тотчас царь послал за своими генералами, приглашая их на совет. В скором времени приехал и Меньщиков, которому царь обрадовался. На совете было решено идти немедленно на Батурин, чтобы захватить Мазепу с его приверженцами.
Глава IX
31 октября Меньшиков с сильным отрядом шел к Батурину, Мазепы там уже не было, так как он отправился в лагерь Карла XII, взяв с собою около пяти тысяч казаков. Победа русских при Лесной и плохое состояние войск шведского короля разочаровали Мазепу, который охотно отказался бы от союза с Карлом, но он знал, что царь Петр ему не простить. В Батурине оставались главные его приверженцы полковник Чечель и есаул Кенигсен, которые, в свою очередь чувствовали, что покорность их царю Петру не спасет от заслуженной казни, а потому решились защищаться до последней капли крови. Батурину как и другие крепости Украины был окружен рвом и земляными валами. На рассвете 3 ноября вестовая пушка возвестила о начинающемся приступе русских войск. Еще не видя неприятеля, за густым туманом с валов Батурина ответили залпом из всех орудий, но это не устрашило храбрых русских воинов.
В средней колонне, в первых рядах, рука об руку шел Корчмин и Усердов. Первый, против своего обыкновения был угрюм и печален, и с какою-то внутреннею тоскою посматривал на Усердова. Уже многие русские солдаты вырваны были из рядов, как вдруг начальник средней колонны приказал остановиться чтобы выровнять ряды и ринуться дружным натиском на валы и друзья наши остановились и молча смотрели в дымную даль. Вдруг Корчмин прервал молчание словами:
— Брат Григорий, что ты думаешь о нынешнем сражены?
— Город возьмут, дома сожгут, людей перебьют; а кто из нас останется в живых, то известно единому Богу, — отвечал Усердов.
— Воля Его святая! А мне что то грустно. Сдается, что нынешнюю ночь мы будем ночевать не вместе, — тоскливым голосом сказал Корчмин.
— Что за мысль! возразил Усердов.
— И мысли приходят от Бога. Мне уже с утра хотелось тебе сказать об этом, да было стыдно. А теперь, как каждый из этих летающих шариков может прекратить наш разговор навсегда, то уж не до стыда. Послушай же. Если меня убьют, то вот тебе мой завет: похорони меня по христиански, как следует; раздай сто рублей бедным, а другие сто рублей отдай, на поминовение души моей в церковь Василия Блаженного. Да и жену мою не оставь. Она все такая тоскливая и при прощании со мною сказала, что пойдет в монастырь, когда я не вернусь живым. Не допускай, брат, ее до этого. Ну, обещаешь ли ты мне все это исполнить?
