Игорь Наживин - Степан Разин (Казаки)
Казаки, увидев прекращение погони, усталые до последней степени, тоже остановились средь тихо сияющего моря. К ним быстро спел гонец. Атаман на раззолоченном и всячески разукрашенном струге своём «Соколе» пошёл навстречу гонцу.
– От великого государя милостивая грамота к казачьему войску… – стоя во весь рост, проговорил гонец Никита Скрипицын, высокий блондин с козлиной бородкой и наглыми серыми глазами.
– Бьём челом великому государю… – с достоинством отвечал Степан, принимая через борт грамоту за большой печатью.
– Боярин воевода князь И. С. Прозоровский велел говорить вам, казакам, что он пропустит вас на Дон, – продолжал Скрипицын. – Только вы должны выдать все пушки и морские струги, отпустить служилых людей, которых побрали вы на Волге и в Яике-городке, купеческого сына Сехамбека и другой полон…
Казакам очень хотелось домой, отдохнуть, разгуляться, среди них продолжала свирепствовать болезнь, совсем плохо было с продовольствием, и потому Степан сказал:
– Просим от всего нашего казацкого войска, чтобы великий государь велел супротив своей милостивой грамоты отпустить нас на Дон со всеми пожитками, а мы за то рады служить и головами платить, где великий государь укажет. Пушки отдадим и служилых отпустим в Астрахани, струги отдадим в Царицыне, где будем на Дон переволакиваться, а о купчинином сыне Сехамбеке подумаем: он сидит у нас в откупу в пять тысяч рублёв…
Поторговались для виду. Степан тут же, в море, поднёс гонцу добрые поминки, и казачьи струги вернулись на Четыре Бугра, а князь С.И. Львов на всякий случай запер им своей флотилией выход в море. 25-го августа казачья станица двинулась на Астрахань и разбила свой стан несколько повыше города, у Болдинского устья.
Ивашка с двумя рослыми казаками, все в шелку да в бархате, в шапках, расшитых жемчугом и бриллиантами, явились на двор воеводский и известили князя, что в город едет сам атаман Степан Тимофеевич и что князь должен оказать ему при встрече соответствующие почести.
Князь Прозоровский немножко струхнул тона этих молодцов, но справился и, уставив на них свои водянистые глаза, проговорил:
– Какие такие почести? Мне самому, воеводе, нигде никаких почестей не отдают, когда я куда выезжаю…
Послы не настаивали.
– Не вышло и не надо… – смеялись они между собой, возвращаясь в стан. – Обойдемся и без почестей…
Степан тотчас же направился в Приказную избу и сложил там бунчук, знак своей атаманской власти. Тут же переданы были властям десять прапоров казачьих, часть пушек и часть полону, но зато и они тут же получили от воеводы из сумм Приказной избы пять тысяч рублей за пленённого сына персидского купчины. А затем была выбрана депутация из шести казаков, которая должна была ехать в Москву, чтобы добить там челом великому государю и поклониться его царскому величеству теми островами, которые были отвоёваны саблей у шаха. Конечно, островки эти далеко не Сибирь, но чем богаты, тем и рады… Для приказных в Москве послы везли достаточное количество всяких любительных подарков. И тут воеводы и все приказные получили гостинцы персидскими крадеными тканями. Но воеводы всё же настаивали, чтобы Степан отдал им все пушки, весь полон и все пограбленные пожитки.
– Бьём челом великому государю, но этого сделать никак нельзя… – щеголяя своим умением обращаться, говорил Степан. – Товары, которые мы побрали в море с бусы, подуванены и иное пошито, иное продано и пропито. Никоим образом собрать всего нельзя. А за то за всё мы идём к великому государю и будем платить головами своими. А что ты, воевода, говоришь о полоне с шаховой области, так это досталось нам саблею и есть наше прямое достояние: наши братья за то в шаховой области побиты и взяты в неволю. Да и много ли полону? На пять, на десять человек один полоняник разве! Этого отдавать нам не привелось. А пушки остальные нам нужны, когда пойдём степью от Царицына до Паншина-городка: место там глухое, могут напасть крымские, азовские и всякие военные люди. Надо же нам чем-нибудь обороняться!.. А как в Паншин придём, так все пушки в Царицын пришлём… А служилых мы неволей не держим…
– Ну морские струги отдайте…
– Струги отдадим… Тринадцать стругов есть…
– Да ещё следует перепись всем твоим казакам сделать.
– По нашему, по казацкому праву, не повелось нам, казакам, переписи делать… – нетерпеливо повысил тон Степан. – Ни на Дону, ни на Яике никогда того не бывало и в государевой грамоте того не написано, а это вы, воеводы, от себя не делом говорите. А также и того не написано, чтобы нам нашу рухлядь отдавать…
Воеводы уступили. То, что происходило в городе на их глазах, внушало им нарочитую осторожность: толпы чёрного народа и стрельцов целыми днями стояли вкруг воровского стана, дивясь и завидуя весёлой, вольной и богатой жизни казаков. Чего уж тут говорить: на атаманском струге, на «Соколе», нос был весь вызолочен, верёвки были все из чистого шёлка, а паруса из самых дорогих персидских тканей, вино с утра лилось рекой, всю ночь напролёт слышались весёлые крики и песни, а золото и серебро разбрасывали казаки, а в особенности сам атаман, пригоршнями. А добра, добра всякого сколько выносили они на торг!.. И золото, и шелка, и меха дорогие, и оружие всякое, и каменья самоцветные… Армяне да тезики скупали всё наразрыв и, как говорили, в неделю составили себе отличные состояния, так как казаки плохо понимали в ценах того, что они продавали: золотую цепь в сажень длиной, украшенную алмазами, они отдавали за сорок рублей, а фунт шёлка шёл за три копейки… И кто ни обратился бы к Степану за помощью, ни один не ушёл от него с пустыми руками. И, когда он, как и все казаки, весь в шелку и золоте, появлялся в Астрахани, чёрные люди бросались перед ним на колени и восторженно лепетали: «Батюшка… сокол наш… отец!..» А астраханские красавицы, весёлые жёнки, только на казаков теперь и глядели. Форсисто, щепетно выступая и помахивая шёлковыми ширинками, грудастые, нарумяненные и набелённые красавицы неустанно прельщали сердца суровых воинов.
– Выходка, нет, выходка-то какова!.. – глядя с восторгом на них, задыхались казаки. – Отдай всё, и мало…
И спешно несли красавицам астраханским в трудах добытые денежки.
Очень уж требовательным быть в этой обстановке воеводам не приходилось никак. И когда раз астраханская девка Маша прибежала к ночи на воеводский двор, чтобы сообщить, что Степан, вдребезги пьяный, спит у неё и что можно его взять безо всякого, князь С. И. Львов только руками на глупую девку замахал:
– Окстись, девка… Ополоумела?!. Только бы чертей из города-то поскорее выпроводить, а там провались они в тартарары… Иди, иди. Придумают тожа!..
– О-хо-хо-хо… – вздохнул сокрушенно городской палач Ларка, дружок Машкин, который всю эту механику подстроил в надежде на великие и богатые милости. – Попомни вот моё слово, Машуха: ходить им всем без голов! А много ли тебе Стенька-то отсыпал, а?…
Воеводы не посмели даже вытребовать у Степана царских аргамаков, а князь С. И. Львов, – невысокого роста, плешивый, с бараньими глазами навыкате, – откровенно махнул рукой на дела государские и всё время бражничал со Степаном, то на стругах у него, то в своих княжеских хоромах.
Раз казаки закрутили особенно крепко. Кутёж шел без передышки уже второй день. Степан, величаясь перед стоявшей, как всегда, на берегу толпой, сидел со своими приближёнными и разодетой Гомартадж на палубе своего сверкающего «Сокола». Несмотря на нестерпимую жару, на плечи его была наброшена пышная соболья шуба, покрытая драгоценным персидским златоглавом. Князь С. И. Львов, только что проспавшись, снова прикатил в казацкий стан и, сопя, осторожно поднялся сходнями на струг.
– Всей честной компании…
– А-а, воевода, добро пожаловать!..
Увидал князь шубу, так глаза его и разгорелись.
– Это вот так шуба!.. – склонив лысую голову набок, протянул он. – Чтобы тебе вот такой шубой поклониться дружку-воеводе… Нет, всё норовит пустяками всякими отделаться…
– Мало тебе я всякого добра передавал… – презрительно смерил его Степан глазами. – Ишь, глаза-то завидущие!..
– Ох, Стёпа, не пренебрегай нами… – сладко проговорил князь-воевода. – Мы в Москве всё ведь можем устроить тебе – и злое, и доброе…
Степан сердито взглянул на своего друга.
– Ну, на, пёс с тобой… – сбрасывая шубу с плеч, сказал он. – Возьми шубу – только, смотри, не было бы в ней шуму…
– Ну, шуму… – жадно принимая подарок, сказал князь, добродушно смеясь. – Вот это так уж уважил!.. Правду говорится, что для милого дружка и серёжка из ушка… Уж так уважил, так уважил…
Воевода бережно передал шубу своим холопям и велел её отвезти сейчас же с великим бережением домой.
Пьяные казаки прямо зубами скрежетали, глядя своими красными с перепоя глазами на этот наглый грабёж среди бела дня. Попойка продолжалась…
