Улыбка гения - Софронов Вячеслав
— Выходит, она из вашей скважины течь будет недолго? — с удивлением спросил Кокорев. — А я уж подумал, лафа, до второго пришествия ее хватит…
— Такое в природе редко случается, всему конец приходит. Но теперь вы видели, как эти скважины бурятся, главное, это попасть в нужное место, как говорят, в жилу… Сейчас нефть под собственным давлением наружу идет, но не ручаюсь, сколько оно продержится. Может, год, а может, и месяц, а то и того меньше окажется. Смотрите сами, насколько ее хватит…
— Все бочки заполнили, куда еще лить? крикнул кто-то из рабочих.
— Степан, попробуй задвижку закрыть, авось не выпрет трубу. Хотя не ручаюсь, напор то больно хорош…
Степан тут же кинулся к задвижке. Какое-то время все смотрели на трубу, и вдруг она поползла вверх, затрещала. Но потом замерла и все вздохнули с облегчением, но все же отступили подальше, боясь, как бы ее совсем не вырвало из скважины.
— Надо ее крепить хорошенько, — пояснил Менделеев, — а мы все на ширмака сделали. Но главное, давление есть и немалое, только нужно умело им воспользоваться. А завтра я другим изысканием займусь, чтоб вам задачу по выпарке облегчить.
— Это чем же? — поинтересовался Кокорев. — Мне уже интересно. А не опасно, а то ведь засудят меня, коль кого покалечит или, не приведи господь, прибьет насмерть. Я как посмотрю, опыты у вас, батенька, больно рискованные. А вдруг бы трубу эту вырвало да на людей? Кто б за то отвечал?
— Но ведь не вырвало же, — улыбнулся Менделеев, — Бог, он к наукам милостив, не всех наказывает, кто его загадки разгадать пробует. Вот и нас пронесло. А без этого никак нельзя, без риска-то… — И он, не попрощавшись, пошел в дом, оставив Кокорева стоять и думать, стоит ли продолжать опасные эксперименты этого непредсказуемого столичного ученого. Так ничего и не решив, он вернулся к себе в конторку и засел за прерванные подсчеты понесенных убытков.
…Несколько следующих дней Менделеев был занят тем, что руководил бурением в разных точках на нефтеносном участке, принадлежавшем Кокореву. Степан же тем временем готовил ему в точности такие же трубы с фланцами на концах и прочее необходимое оборудование по новым чертежам ученого. К концу третьего дня после того, как бур пробурил очередную скважину, оттуда вдруг послышался свист, и в воздухе запахло чем-то непонятным.
— Осторожнее, газ, — закричал Менделеев, — берите лопаты и засыпайте до тех пор, пока этот свист не прекратится!
Рабочие выполнили все, что он велел, после чего притащили трубу, скважину прочистили, обложили в несколько слоев битумом и спустили туда трубу. К ней прикрепили другую меньшего диаметра и открыли задвижку. Тут же послышался свист, а Менделеев, взяв факел, поджег его и, отойдя подальше, швырнул его поближе к отверстию. Газ вспыхнул, и труба задрожала, загудела от вырывавшегося из нее пламени. Рабочие радостно загалдели, кто-то подбросил вверх шапку, остальные же, побросав работу, примчались наблюдать за сказочным зрелищем. Вскоре подоспел и Кокорев.
— Ну, Дмитрий Иванович, вы меня все больше и больше удивляете. Это же даровое тепло, и ночью вокруг светло будет. А можно его к котлам подвести? Вот бы здорово было…
— Почему нельзя, все можно. У вашего Степана золотые руки и голова что надо. Как, Степушка, справишься без меня?
— Да лучше бы с вами, один опасаюсь, — переминаясь с ноги на ногу, отвечал тот. — А вдруг чего не так у меня выйдет?
— Делай сызнова, тогда точно получится, — похлопал его по плечу Менделеев, — а мне, извини, домой пора. Вроде как незаметно, а он сколько дней прошло, уж лето на исходе. Чего-то у меня на душе не спокойно. Давно от супруги писем не получал, все ли там в порядке? Если вы, Василий Александрович, не возражаете, завтра и отбуду. Или еще есть какие вопросы?
— Да уж пора, почти месяц, как вы на моих приисках живете. Поди, надоел я вам? Но и вы мне работы задали, дай бог разобраться. Все-то в моей головушке перевернули. Думал ли я, когда вас сюда звал, что так вот все обернется. Теперь только налаживай дело по-новому. А уж вам-то, Дмитрий Иванович, спасибо огромное. Голова, одно слово…
— Я и вам благодарен, что дали возможность поработать как надо, теперь и для меня полная ясность, как добычу нефти вести. Это пока ведь только начало, скоро, точно вам говорю, на нее великий спрос будет, даже не сомневайтесь…
— Верю вам, как самому себе, верю. Прикажу, чтоб завтра вас спозаранку доставили прямо на «Кормилец». Там уж все готово, вас ждут, подзадержались вы тут, но, спешу заметить, не по моей вине. Сами так решили…
— И ничуть не жалею о том. Только, извольте спросить, как насчет договора насчет оплаты? Мне бы на руки сразу получить. За вычетом аванса, естественно… Домой хотелось бы при деньгах вернуться…
— Не сомневайтесь. Получите все, о чем договаривались, и еще сверх того приплачу за труды ваши. Я свое слово привык держать. Собирайтесь пока, а я пойду распоряжения отдам…
Глава четвертая
После отъезда мужа Феозва не захотела оставаться одна на даче, хотя Дмитрий заплатил вперед за все летние месяцы, и перебралась обратно на квартиру в Петербург. Вот только сразу после возвращения маленькая Машенька опять начала хныкать, а иногда и плакать без остановки, выводя из себя Феозву, не знавшую как ее можно упокоить.
— Ну что ты, доченька, не спишь никак? — выговаривала с раздражением она ей. — Я тебя и так и эдак уговариваю, а ты все плачешь и плачешь. Покормила, а тебе все мало? Ну, нет у мамы столько молока, сколько тебе нужно. И что я могу сделать? Кушать надо кашку, а ты не хочешь, выплевываешь все, что тебе даю, — сердилась она.
Поняв, что самой ей не справиться, она позвала сидевшую на кухне без дела няньку и велела:
— Варвара, свари ей свежей кашки и молочком теплым заправь.
Та без лишней спешки отправилась на кухню и вскоре вернулась с тарелкой каши. Феозва попробовала сама, но тут же оттолкнула тарелку и с негодованием воскликнула:
— Ты что мне подсунула? Это же старая каша! Я тебе что велела? Неужели не видишь, она отказывается ее есть.
— Не в каше дело, — возразила нянька, — не станет она есть хоть старую, хоть свежую, точно знаю.
— Ты кто такая, чтоб мне советы давать? — вспылила Феозва. — Выгоню вон взашей!
— Выгоняйте, ваше дело. Другую все одно вам без Дмитрия Ивановича не сыскать, одна совсем останетесь. Что тогда делать станете? А я вам дело говорю, не станет она эту кашу есть, я бы тоже не стала.
— Так приготовь такую, чтоб вкусно было.
— Вы же, барыня, уже сколь разочков пробовали ее кашей кормить, а толку никакого. Давайте, я ей по-нашему, по-деревенски, жмых в тряпочку заверну, может, и успокоится.
— Да что ей твой жмых, какая от него польза? Но делай, может, и поможет. Пока Дмитрий Иванович дома был, она почему-то совсем не плакала, а сейчас вон прямо без остановки.
— Он же вам сколь разочков говорил, молока своего у вас мало, надо было давно кормилицу нанять, та бы выкормила. А так, сколько ее ни качай, ни тряси, все одно ревет, потому как голодная.
— Я ее только что кормила, — упрямо отвечает Феозва, — не хочу, чтоб чужая тетка мою дочь свою немытую грудь ей в ротик совала. Она от этого еще и заболеть чем нехорошим может. Вон в деревнях-то ваших сколько деток мрет, не успевают хоронить. Ты хочешь, чтоб и моя дочь какую-нибудь заразу подцепила? Нет, сама справлюсь. Ну, где твой жмых, неси, что ли…
Варвара принесла из кухни свернутый из чистой тряпицы небольшой сверточек размером с мизинец и дала ребенку. Та тут же начала его сосать, громко причмокивая, но вскоре выплюнула и вновь заплакала.
— Не желает она твоей крестьянской пищи, непривычна потому как, — недовольно заявила Феозва. — Нас у матери четверо было, и всех сама выкормила… Может, и приглашала кого, но мне о том неизвестно. Я вот поговорку слышала: кому родить, тому и кормить. Так нет? Неужто я с одной не справлюсь?
