Фредерик Марриет - Валерия
— Но уверены ли вы, — сказал я, — что она признала его племянником?
— Да ведь ты сам мне сказал.
— Нет, я сказал только, что он был с ней на пароходе.
— Да, однако же, я понял, что все это дело конченое.
— Может быть, но я не знаю, — отвечал я. — Я только видел их вместе. Может быть, леди Р** и до сих пор держит это в секрете. Не удивительно, что совесть вас упрекала. Я, на вашем месте, глаз не мог бы сомкнуть. Меня преследовала бы мысль, что я лишаю Лионеля имени и, может быть, счастья.
— Я сам не раз об этом думал, Гарри.
— Да, и еще на краю могилы, как сами говорите. Как знать, что вас не позовут к суду сегодня же ночью?
— Да, да, это правда, — сказал он с ужасом. — Но что же мне делать?
— Я на вашем месте знал бы, что делать. Я разом освободился бы от этого бремени. Я позвал бы пастора и чиновника и сделал бы формальное показание. Тогда покой возвратится в вашу душу, и вы будете счастливы.
— Это правда. Я подумаю. Оставь меня теперь.
— Думайте о своем спасении, о своей душе, а не о леди Р**. Я приду через час, и вы мне скажете, на что решились. Вспомните, что говорится в Священном Писании о притеснителях вдов и сирот. Прощайте.
— Нет, постой; я решился. Сходи за пастором, мистером Сьюиллем. Я расскажу ему все.
Я, разумеется, поспешил к пастору, жившему шагов за четыреста от дома Робертса, и сказал ему, что старик желает его немедленно видеть, имея сообщить ему важные вещи.
— Что, он при смерти? — спросил пастор. — Я не знал, что ему так плохо.
— Нет, он в своем обыкновенном положении, но у него лежит на совести важная тайна, которую он желает вам открыть.
— Хорошо, скажи ему, что я приду через два часа.
Ты, кажется, его внук?
— Хорошо, я скажу ему, — отвечал я, избегая прямого ответа на этот вопрос.
Я возвратился к старому Робертсу, сказал ему, что пастор придет часа через два, но старик уже снова начал колебаться.
— Ты не сказал ему, зачем я его зову?
— Сказал. Я сказал, что вы хотите открыть ему важную тайну, которая тяготит вашу совесть.
— Не знаю, что мне делать, — проговорил он в нерешительности.
— А я так знаю, что мне делать, — сказал я. — Если вы не расскажете, так я сам расскажу эту историю. Я не хочу брать на душу такого греха; если вы хотите обидеть сироту, так я не хочу.
— Я расскажу, расскажу ему все, — отвечал Робертс, подумавши с минуту.
— Лучше всего, — сказал я, — взять сейчас же перо и записать все с ваших слов; мистер Сьюилль прочтет, и вам не для чего будет повторять рассказа.
— Да, это, действительно, будет лучше; я не могу смотреть в глаза пастору.
— Так как же предстанете вы пред лицом Всемогущего?
— Да, да, это правда. Достань бумаги.
Я сходил в гостиницу за пером, чернилами и бумагой, возвратился и записал рассказ Робертса. Пришел пастор Сьюилль, прочел бумагу и удивленный, сказал Робертсу:
— Вы хорошо сделали, что открыли такую тайну; но вы должны скрепить ее присягою в присутствии меня и какого-нибудь чиновного лица. Вы, разумеется, согласны?
— Я готов присягнуть в каждом слове.
— Так кого ж бы позвать? Тут вблизи нет никого, кроме сэра Томаса Мойстина, и так как дело касается его родного племянника, то ему ловчее всех быть свидетелем. Я сейчас же отправлюсь к нему и попрошу его приехать сюда со мною завтра поутру.
Так он и сделал; на другой день он и сэр Томас приехали в фаэтоне к старому Робертсу. Я отвернулся, чтобы дядя, которому я надеюсь скоро представиться, не узнал во мне матроса, выдавшего себя за внука Робертса.
— Так вы сознаетесь, что обманули старика?
— Да, мисс Валерия. У меня есть совесть; не спорю: я разыграл дурную роль; но если обдумать, как много от этого зависело, и как давно был я лишен моих прав, благодаря лицемерию других, так, кажется, мне простительно было поразить их их же оружием.
— Это замечание справедливо, Лионель.
— Покамест старый Робертс подписывал бумагу, я оставался за порогом. Сэр Томас предложил ему, после присяги, много вопросов, узнал, где живет мистрис Грин, и они ушли. Тогда я воротился к Робертсу и сказал ему:
— Ну что, не счастливее ли вы теперь, после исповеди?
— Да, конечно, — отвечал он. — Леди Р** и твоя тетка страшно рассердятся.
— Думаю, — сказал я, — что мне не мешает сходить к тетушке Грин и приготовить ее к этому известию; я уверен, что рассказавши ей, как все было, я ее успокою. Завтра отправлюсь в Лондон.
— Да, может статься, это будет хорошо, — сказал Робертс. — А все-таки мне хотелось бы, чтобы ты остался здесь. Ведь мне решительно не с кем беседовать.
Ты и то уже проврался, подумал я; а у меня вовсе нет охоты сидеть у твоей постели. Я выдержал, однако же, мою роль до конца и на другой день уехал в Лондон. Я приехал за три дня до моего первого к вам визита и успел уже, как видите, переодеться из матроса в джентльмена. Мистрис Грин я еще не видал; я хотел прежде спросить у вас совета. Теперь история моя кончена.
— Еще раз поздравляю вас от всей души, — сказала я, — протягивая ему руку, которую он почтительно поцеловал. В это время горничная отворила дверь и сказала, что леди М** просит меня к себе. Я, кажется, покраснела, хотя мне и нечего было краснеть, простилась с Лионелем и просила его прийти в субботу после обеда.
ГЛАВА VIII
Это было в четверг. В субботу я получила письмо от поверенного леди Р** с известием о ее кончине. Она скончалась в Кодебеке, маленьком городке на берегу Сены. Поверенный спрашивал, может ли он повидаться со мною сегодня же, и я отвечала, что буду ждать его к трем часам. Он рассказал мне, что леди Р** вздумала отправиться из Гавра в Париж в рыбачьей лодке, промокла под дождем и заболела в Кодебеке лихорадкой, которая, благодаря невежеству врачей, окончилась смертью. Он получил все эти сведения от горничной леди, не забывшей прислать ему и свидетельство о смерти леди от городового начальства.
— Вы может быть не знаете, — сказал он мне, — что вы ее душеприказчица?
— Я? — спросила я с удивлением.
— Да, вы, — отвечал мистер Сельвин. — Уезжая из Лондона, она переменила духовное завещание и сказала мне, что вы знаете, кого это больше всех интересует, потому что у вас есть бумага, которая все объяснит.
— Да, у меня, действительно, есть запечатанная бумага, которую она вручила мне с условием, чтобы я прочла ее только после ее смерти или по особенному позволению.
— О ней-то, вероятно, она мне и говорила. Духовная со мною; вам как душеприказчице надо прочесть ее.
Леди назначала своим единственным наследником племянника своего, Лионеля Демпстера, а мне завещала пятьсот фунтов стерлингов, все свои бриллианты и гардероб.
