Валериан Светлов - Рабыня порока
Она решила теперь ускорить события и вырваться на свободу.
За дверьми послышались мягкие шаги карлицы.
Марья Даниловна тихо приотворила дверь.
— Ты, Матришка? — спросила она.
— Я, королевна моя славная! Не одна, веду тебе месяц ясный.
Она ввела в горницу цыгана и тотчас же оставила их вдвоем.
Марья Даниловна, залюбовалась на его статную фигуру, на его темно‑бронзовое лицо, на его иссиня‑черные волосы и белые сверкающие зубы.
— Ты хотел мне сказать что‑то, — проговорила она наконец. — Что именно?
Но цыган несколько мгновений молчал, не сводя с нее восторженных глаз.
— Я хотел сказать тебе, боярыня, — тихо начал он, — что я обожаю тебя… Ни одна девушка в таборе — а у нас ли нет красивых девушек — не сравнится с тобой обликом. Повели мне что сделать — все сделаю для тебя; повели умереть — умру. Ослушался я старухи‑матери и пришел к тебе.
— Так что ж ты хочешь?
— Хочу, чтобы ты была счастлива. Ежели что нужно, скажи, я сделаю. Мать говорила, что ты рождена для того, чтобы жить среди богатства и знатных людей, но для того надо тебе уйти отсюда, освободиться от Стрешнева и ребенка.
Марья Даниловна зловеще засмеялась.
— Это сделать очень трудно, цыган. Но попробовать можно.
— Рассчитывай на меня. За тебя я готов хоть на плаху.
— Спасибо за это слово, цыган, только помощи твоей мне не нужно.
Но она вдруг задумалась. Отчего не воспользоваться услугами этого обезумевшего человека?
— Впрочем, вот что. Со Стрешневым я справлюсь сама, а коли ежели ты хочешь помочь мне, так есть здесь теперь один мой ворог лютый, который всему оказаться помехой может. Это — князь… Убери его с моей дороги…
За дверьми как раз в это время послышался шорох. Кто‑то взялся за ручку двери. Мария Даниловна вздрогнула, быстро отвела цыгана в тень за полог кровати и шепнула ему:
— Стой, не шевелись, пока не подам знака. А ежели нужно будет — помоги.
Дверь отворилась — и вошел князь.
Марья Даниловна стояла у окна, освещенная луной, и князь смело и быстро, как будто делал правое дело, подошел к ней и страстно обнял ее. Она не сопротивлялась, потому что план жестокой мести уже созрел в ее голове.
— Ах, это ты, князь, — сказала она, засмеявшись. — Я поджидала тебя. Так и думала, что придешь. Ты смел и дерзок. Постой же, повремени малое время обнимать меня. Дай слово молвить. Люблю смелых людей. До сих пор казался ты мне маленьким трусом, и я не любила тебя…
— А теперь? — задыхаясь от восторга, проговорил князь. — Полюбила?
— Не знала я за тобой этой прыти! Скор уж ты больно, Любовь — что орлица: когда по поднебесью летает, вокруг верхушек древесных кружит, а когда и падаль на земле отыскивает. Нынче одно, завтра другое. Кто знает, может, и полюблю тебя. Но как ты попал ко мне?
— Никита Тихоныч уснул в своей опочивальне и слышал я, как он наказывал Матришке стеречь тебя. Вот я и подстерег, как Матришка‑карлица вышла из твоей горницы. Я и шасть сюда. Показалось было мне, что ты говоришь с кем‑то… я и выжидал в сторонке у дверей.
— Это тебе померещилось со страху, князь.
— Надо быть так. А только страхом совершенно напрасно коришь меня. Когда человек любит — он ничего не боится.
— Ой ли!
— Право слово.
— Так ты любишь меня?
— Насмерть.
— Ой, князь, не говори таких слов. Все вы точно играете этим словом, а как дойдет дело… так вы и вспять.
— Испытай, красавица.
— Изволь, князь! Так ты любишь меня? Чудесно, коли так! И я полюблю тебя, ежели ты возьмешь меня в жены, — вдруг резко сказала она и смело глянула ему в глаза.
— Тебя? — растерянно произнес князь и отступил на шаг.
— Да, меня, — вызывающе повторила она.
Князь рассмеялся. Этот смех обидел Марию Даниловну.
Кровь прилила ей в голову, и сердце сильно застучало.
— Что же? — спросила она его насмешливо. — Говоришь — любишь, ну, так и бери меня на всю жизнь, навеки.
— Шутки ты шутишь, Марья, — не зная, как отнестись к ее словам, сказал князь.
— Нимало. Почему бы тебе не взять меня в жены?
— Неможно этого, Марья.
— Неможно? — протянула она. — А почему бы это?
— А потому неможно, что князья не вольны брать себе в жены по своему сердцу…
— Да ведь ты меня любишь?
— Любить тебя завсегда можно, а взять в жены… Да к тому же я уж женат.
— А… — проговорила она, с ненавистью глядя на него. — А ежели бы был холост, взял бы меня?
— И тогда не взял бы, — неожиданно вырвалось у князя.
— Ну, Никита Тихоныч добрее тебя, он хотя и женат, а жену свою уговорил уйти в монастырь, а меня возьмет в жены. Так вот, видишь, князь, мы с тобой не пара. Пошто же я променяю Никиту на тебя, сам рассуди.
Но князь, все еще улыбаясь, сделал к ней несколько шагов и хотел обнять ее.
— Не тронь! — дрожащим голосом сказала она. — Ой, поберегись, князь! Худу не быть бы.
— Хочешь не хочешь, ты будешь моей, — исступленно сказал он и придвинулся к ней ближе.
Тогда она ударила в ладоши, и мгновенно, точно призрак, вырос перед князем цыган.
— А! так ты вот как!.. — отступил князь в страхе к дверям. — Хорошо же, я скажу Никите Тихонычу завтра, каково хорошо охраняет тебя его карлица.
— Завтра тебя не будет на свете, — мрачно и спокойно проговорила Марья Даниловна.
Цыган точно железным кольцом обхватил тщедушное тело князя. Быстро, в мгновение ока, он засунул ему в рот какую‑то тряпку, чем лишил его возможности крикнуть и позвать на помощь, потом выхватил из‑за пояса пук веревок, скрутил его побуревшим плащом и наконец, связал его по рукам и ногам.
Марья Даниловна спокойно и даже улыбаясь смотрела на эту сцену.
Чувство мести ее было удовлетворено.
Она подошла к двери и тихим голосом позвала карлицу.
— Отнесите его к озеру, — отрывисто приказала она цыгану и Матришке. — Алим и один донесет его на плече. А ты раздобудь камень, привяжи его к телу — и в воду.
— Слушаю, королевна.
Мария Даниловна подошла к князю, взглянула на его смертельно бледное лицо. Он лежал связанный на полу. Презрительно толкнула она его ногою в лицо и проговорила с удивительным спокойствием:
— Прощай, князенька. Не рассказать тебе никому, как Мария Гамильтон мстит за обиды. А жаль! Многим было бы то на пользу. Несите его! — властно проговорила она и отворила двери.
XV
Все поиски исчезнувшего князя оказались тщетными. Искали его целый день и всю ночь, и весь следующий день, но никто и нигде не могли найти его.