Павел Лагун - Капитан Сорви-голова. Возвращение
— Это вы? — прошептали разбитые, окровавленные губы девушки. — Мы знакомы? — спросил Сорви-голова и тут же понял, что они в самом деле знакомы. Они воевали бок о бок и под Ледисмитом, и под Кимберли, где была окружена армия генерала Кронье и в плен попали несколько молокососов, в том числе Сорви-голова, Фанфан и Поль Поттер. Но им с помощью канадского капитана Франсуа Жюно удалось бежать. А вот другие остались в плену. В том числе… — Жорис! — удивленно выдохнул из себя Жан. — Да, — тихо прошептала девушка, — это я. Сорви-голова был немного ошеломлен таким открытием. Внучка президента Крюгера служила под его началом, переодевшись мальчиком. Теперь он вспомнил, когда после приема у президента он возвращался по коридору во главе своих молокососов, то на лестничном пролете заметил молоденькую девушку в длинном платье и модной шляпке. Она так выразительно взглянула на него из-под полей шляпы вот этими самыми глазами. А через три-четыре дня, когда вербовка в отряд разведчиков шла уже полным ходом, на сборный пункт пришел высокий, стройный, белокурый подросток и записался в роту под именем Жориса. Жану Грандье и в голову не могло прийти, что Жорис — это девушка, да еще внучка президента Трансвааля. Не догадался он и потом, в круговерти боевой жизни. Жорис почти ничем не отличался от молодых буров. В мужестве и решительности ему отказать было нельзя. Стрелял он метко. Все тяготы военной жизни нес безропотно. А ведь в армии буров было очень много женщин и детей. Особенно у Кронье. Потому-то он не сумел вырваться из окружения. Помешал огромный обоз, семьи и скот. Но Жорис или Жориса предпочла воевать, а не варить похлебку. Сорви-голова ножом разрезал веревки на руках и ногах Жорисы и помог ей подняться со стула. Пиит Логаан поддержал ее с другой стороны. Девушка попыталась улыбнуться своим спасителям разбитыми губами.
— Мы пришли за вами, — сказал Жан, — нужно поскорее выбираться из лагеря. Нам предстоит длинный путь. В Трансвааль к Луису Бота.
— Давай его привяжем к стулу пока не очухался, — предложил Сорви-голова, поглядев на Барнетта. — Опять он встал на моем пути, а убить не могу, безоружного и беспомощного…
Глава III
Засыхающие высокие травы вельда стелились под копытами лошадей лентами бурого серпантина, пересыпанного красноватой пылью. Солнце пекло нестерпимо, и только широкополые шляпы спасали от его испепеляющих лучей. Февраль — самый жаркий месяц в здешних местах. Природа готовится к приходу осени и проливает на землю зной и сушь. Речки, и без того в этих местах не полноводные, почти окончательно мелеют и превращаются в мутные ручьи, лениво текущие между высоких берегов, поросших чахлыми кустарниками. В рощицах с увядшей листвой прячутся от жары павианы — хитрые, жадные и наглые обезьяны. Антилопы наоборот предпочитают жаркие просторы вельда. Здесь им еще есть, где пастись, и они осторожно передвигаются небольшими группками, боясь попасть на глаза львицам или леопарду. Но тех в этой местности сейчас очень мало. Эхо войны распугало дикое зверье и оно ушло на восток, в сторону отрога Малути, ближнего хребта Драконовых гор в Басутоледе. Только стаи больших пятнистых гиен, называемых здесь "тигровым волком", безбоязненно бродят по окрестностям в поисках добычи. При отсутствии крупных хищников они чувствуют себя хозяевами оранжерийской степи. Но все же близко к конному отряду, скачущему на северо-восток по бескрайнему вельду, гиены не приближаются. Они только издали наблюдают за этими всадниками, некрупной рысью двигающихся вместе с запасными лошадьми в сторону истока реки Ка-ледон, берущей начало в горах на границе Оранжевой республики и Наталя. Их путешествие длится уже двое суток, а добраться до пункта своего назначения они предполагают дней за шесть-семь. Целая неделя скачки по степи и вдоль склонов Драконовых гор, для того чтобы попасть в лагерь армии генерала Луиса Бота под Эрмело у озер Крисси в самом центре истока реки Вааль. Впереди на буром жеребце скачет коммандант Поуперс. Правая рука у него так и висит на перевязи. Кобуру он передвинул на левую сторону и она у него всегда расстегнута. Широкая седая борода взлохмачена, но глаза из-под густых бровей зорко смотрят вдаль. Хотя Поуперс и выслал дозор — в него отправились Логаан и Строкер — лицо его неспокойно. Крупных сил захватчиков в этих пустынных местах, очевидно, нет. Что им здесь делать? Но какой-нибудь разведывательный отряд вполне может проникнуть и сюда. Расслабляться нельзя. Глаз и ухо нужно держать востро. Вот Поуперс и вглядывается вдаль и по сторонам. Мало ли чего? За ним следом едут четверо французов. Вид у Леона, а особенно у Поля усталый: весь день с небольшими привалами скакать по жаре… но они стараются держаться непринужденно и иногда весело переговариваются между собой. Частенько в разговор "встревает" Фанфан и со знанием знатока что-то рассказывает своим новым друзьям, проводя рукой по окрестностям. Жан Грандье едет рядом с Жорисой. Та уверенно держится в седле. Брюки она вправила в короткие замшевые сапоги со шпорами. Рукава у рубашки засучены. Под мышками выделяются темные пятна пота. На свою белокурую голову Жориса надела тоже мужскую шляпу. На луке седла лежит короткий маузеровский карабин. За спиной скатанное одеяло и замшевая куртка, уже изрядно потертая на рукавах. Избитое лицо стало постепенно заживать, благодаря стараниям пастора Вейзена, который едет в основной группе буров вместе с Шейтофом и Фардейценом. Полицейский лейтенант Спейч скачет чуть в стороне. Пуговицы своего синего мундира он расстегнул почти по пояс и подставил волосатую грудь встречному ветерку. И все же по его лицу текли тоненькие струйки пота, и он частенько прикладывался к фляге с водой, чтобы унять сухость во рту. Замыкали кавалькаду пулеметчики Хаессен и Отогер. Видно было по всему, что тяжелый пулемет тяготил Хаессена. Он недовольно хмурил брови и иногда пощипывал темно-русые усы. Бороду он не носил, но усы имел солидные, щегольски закрученные вверх. Отогер понуро скакал на рыжеватой тонконогой лошаденке, придерживая ее бока стоптанными и какими-то несуразно большими сапогами. Его лохматая ярко-оранжевая шевелюра и худое, заросшее щетиной лицо выражали полное безразличие к своей персоне. За собой он не следил. Сапоги и шляпу с огромными полями не чистил. Брюки из грубой материи на коленях засалились и покрылись степной пылью. Но он ее не стряхивал. Зато Эдвард Фардейцен был вылощен, как лондонский денди, и даже благоухал каким-то вонючим одеколоном, напрочь отбивающим запах пота. Он чему-то полупрезрительно улыбался, поигрывая на солнце своим золотым перстнем и иногда оценивающе поглядывая на едущую чуть впереди Жорису. Жан тоже изредка бросал взгляды на девушку. Он все никак не мог представить, что всего лишь год назад не отличал ее от парня, хотя сейчас, даже на поверхностный взгляд, ничего общего с мужчиной Жориса не имела. Или ему это так казалось, когда он узнал, кто она. Они с Логааном беспрепятственно вывезли Жорису из лагеря. Заместитель коменданта Ньюмен был настолько пьян, что даже не смог выйти проводить их до ворот. Провожал сержант Фибс. На ферме их уже с нетерпением ждали и, переночевав, с восходом солнца отряд двинулся в свой длинный и опасный путь. Предстояло за неделю преодолеть почти пятьсот километров. И это путешествие, конечно, не покажется легкой прогулкой. В первый день очень торопились. Ждали погони. Ведь наверняка, пришедший в себя Барнетт, должен ее организовать. Но этот день прошел, как ни странно, без происшествий, почти в непрерывной и утомительной скачке. Но никакой погони не наблюдалось. Что настораживало Сорви-голову, да и остальных, наверное, тоже. Только один Ольгер фан Шейтоф казался беспечным и даже веселым. Причина его веселья была хорошо известна, но удивительно, как в таком виде и на жаре он оставался бодрым и твердо держался в седле. На ночлег остановились в рощице серебристой акации на берегу полузасыхающего ручья. Напоили лошадей и с закатом легли спать, завернувшись в одеяла. На часах попеременно стояли Фардейцен, Строкер и Отогер. Каждый по полтора часа. Утомленный долгой изнурительной скачкой Жан быстро уснул неподалеку от Жорисы, только успев ей пожелать спокойной ночи. Спал он без сновидений и внезапно проснулся, словно его выдернули из сна. Над вельдом стояла теплая ночная тишина. Небо сияло множеством ярких звезд. Дул легкий прохладный ветерок, шевеля листьями акаций. В глубине рощи иногда фыркали спящие кони. Жан лежал на спине и смотрел в темное искрящееся звездами небо. Он находился в каком-то странном полубессознательном состоянии, хотя обрел после сна яркость зрения и слуха. Но тела он своего словно не ощущал. Оно находилось где-то в стороне от зрения и слуха. И зрение устремилось в небосвод. Жан видел звезды так четко и так близко впервые в жизни. Он будто чувствовал их теплый, мигающий свет на своих зрачках. Он скользил взглядом по переливчатым огонькам, пока не остановился на четырех маленьких звездочках, образующих неправильный ромб. Взгляд замер, не отрываясь от их слабого, по сравнению с остальным звездами, свечения. Да, это было непонятно, необъяснимо. Почему среди множества звезд взгляд выбрал эти четыре, в общем-то, невзрачные и не очень яркие? Но объяснить себе Жан не мог и не желал никаких объяснений. Он просто смотрел, не отрываясь, завороженно и вдохновенно. Он словно прикоснулся к тайне мироздания. В голове у него вдруг прозвучали стихи, прочитанные накануне Пиитом Логааном, когда они возвращались вместе с Жорисой из лагеря на ферму. Настроение у Пиита после увиденного было ужасное. Он долго ехал молча, не обращая внимания на молодых людей, и глядел в ночное звездное небо. И вдруг негромко стал читать стихи:
