Иван Кратт - Великий океан
Баранов стал на колени, перекрестился и, низко поклонившись в сторону погибших, медленно, с трудом поднялся.
— За Россию отмучились, — сказал он тихо. — Вели, Наплавков, сложить каменный крест.
Потом отошел к обрывистому берегу, долго глядел на светлую, спокойную гладь, на синеющие, с белыми вершинами, Кордильеры. Там бы поставить крепость, огородить обысканные места, заселить людьми…
Всю обратную дорогу он молчал, по-прежнему шел впереди. Возвращалась с ним только половина отряда. Остальным правитель приказал расчистить пожарище, вымерить площадь поближе к озеру. С завтрашнего дня редут будут строить заново.
Вернувшись в крепость, Баранов велел повесить заложников.
На краю утеса, где росла кривая голая лиственница, выстроился весь гарнизон, алеуты, женщины. Даже больные были подняты с нар. Часто, без передышки бил в колокол Лука. Промышленный дергал веревку, не оглядываясь, не отвлекаясь. Лицо его было бледно и сосредоточенно, выцветшие глаза полуприкрыты, растрепанней и жестче казался клок бороды.
Резкий тревожный звон действовал гнетуще. Потом он стих. Над крепостью нависла тяжелая тишина. Измученные лишениями, непрестанной тревогой, люди стояли молча, предстоящая казнь индейцев усиливала страх. Законы борьбы хорошо известны. Сегодня сильнейшими оказались промышленные, завтра — могут оказаться индейцы.
Индейские воины шли спокойно. Связанные за руки моржовым ремнем, они двигались цепочкой, обнаженные до пояса, длинноволосые. Битвы для них кончились.
Дальше все произошло быстро. Толпа качнулась, отступила, из задних рядов кто-то тоненько вскрикнул. Согнулся и затрещал длинный корявый сук… Ни одного слова не произнесли пленники, ни одного звука. Безмолвно прощаясь, глядели на бухту, на горы, на необъятный простор лесов. Потом закрыли глаза.
Когда все было кончено, Лещинский подошел к Баранову. Бледный, сдерживая нервную дрожь, дотронулся до его рукава. Но правитель не обернулся, продолжал смотреть на далекую пену бурунов, окрашенную багрянцем заката… Весь вечер и ночь он провел в своей спальне возле потухшего камина. И не пустил к себе никого. Даже Серафиму, приходившую зажечь свечу.
Глава третья
В начале марта у входа в проливы показалась сельдь. Первые косяки прошли мимо, их никто не приметил, зато утром от великого множества рыб вся бухта казалась молочной. Крики птиц, носившихся над косяками, заглушали прибой, не слышен был человеческий голос. Пустынное море ожило, на горизонте появилось несколько водяных фонтанов стадо — китов шло за рыбой.
Утро было теплое, тихое. Неподвижно стояли высокие облака, над островками клубился туман. Влажные от ночной сырости, дремали лесистые склоны. Снег давно стаял, в эту зиму его было немного.
Появление рыбы первый заметил Наплавков. Уже много дней он вставал до рассвета, раньше Баранова, и уходил по берегу залива в глубь леса, где находился серный источник. Горячий ключ бил из-под скалы, вода постепенно остывала в огороженном камнями углублении.
Наплавков шел, чуть прихрамывая, длинные руки почти достигали колен. В этих руках была страшная сила. Промышленные видели, как метал он гарпун, и немного побаивались аккуратного, невысокого, с подстриженной, рано седеющей бородой, гарпунщика. Разувшись, Наплавков опускал в самодельный бассейн жилистые темные ноги, глядел, как поднимаются на воде прозрачные пузыри. Схваченный на промыслах ревматизм каждую весну не давал покоя.
От горячей ванны боль утихала, гарпунщик вытирал вспотевший лоб, распрямлял плечи, затем вынимал из бокового кармана небольшую книжку, обернутую в мягкую лосиную кожу, раскрывал и долго внимательно читал. Изредка усмехался, поднимал голову, смотрел поверх скалы, над которой плыл тонкий пар, потом снова возвращался к книжке.
В это утро Наплавков не дошел до источника. Лесная тропа выходила на морской берег, и за мысом, отделявшим крепость от южного пролива, гарпунщик увидел мутную белую полосу, первых птиц, давно уже не появлявшихся возле селения. Он вскрикнул и побежал назад, к форту. Он забыл о больных ногах, о целебном ключе, обо всем. Шла рыба, нельзя было терять ни одной минуты.
У ворот он встретил Баранова. Правитель только что выслушал рапорт, стоял нахмуренный и молчаливый. Ночью слегли еще двое из тридцати оставшихся на ногах…
— Сельдь, господин правитель!.. — выговорил Наплавков, задыхаясь от усталости и волнения.
Трещотки и сигнальный звон оказались лишними. Все население крепости уже бежало к берегу.
Короткими неводами, сетками, просто корзинами, сплетенными из светлой индейской травы, черпали сельдь в лодки. Тысячи серебристых тел трепетали в байдарах, нагруженных почти до самых бортов. Рыбы было так много, что упавшее ведро оставалось лежать на поверхности. Люди работали молча, не разгибая спин, забыв про усталость и истощение. Кричали птицы, стучали черпаки и весла, возбужденно лаяли псы.
Дым костров, разложенных на берегу женщинами, запахи варева, жареной рыбы протянулись над бухтой, будоражили изголодавшихся людей. Однако никто не бросал работы, промышленные и алеуты без конца наполняли байдары, сваливали рыбу прямо на гальку. Груды улова росли. Дети палками отпугивали птиц.
Лишь к полудню Баранов разрешил передышку. Сам он не присаживался ни на одну минуту. Вместе с десятком алеутов долбил выше у скал холодильные ямы, таскал жерди для нехитрой коптильни. Мерзлый грунт поддавался с трудом, островитяне не умели держать кирку. Правитель скинул кафтан и картуз, лысый, маленький, бил кайлом упорную глину, выворачивал камни.
Рыба не каждый год заходила в проливы, а искать ее в море не хватало сил. Баранов будто помолодел, глаза его не казались угрюмыми, он снова двигался быстро и стремительно. Даже шутил, и повеселевшие звероловы раза два приметили на его лице улыбку.
Только полчаса отдыхали люди возле костров, а потом Баранов опять поднял их на работу. Опьяневшие от сытости, рыбаки с трудом продолжали нагружать лодки, свозить рыбу на берег. Не работал лишь один Гедеон. После пожара монах еще не совсем окреп. Он сидел на камне, вытянув вперед обмотанную бараньей шкурой пострадавшую правую ногу, перебирал пальцами цепочку креста, внимательно следил за копошившимися людьми, словно впервые их видел. Взгляд его был сосредоточен, но спокоен. На месте сгоревших усов пробивалась жесткая седая щетина. Серафима принесла ему несколько жареных рыб. Гедеон съел одну, про остальных забыл.
Когда первое возбуждение прошло, Баранов осмотрел лабаз. Предстояла новая забота — сохранить улов. Бочек из-под рыбы, капусты и солонины было много, но соли оставался всего один мешок. Только для варки пищи. Правитель вернулся на берег, приказал углубить ямы, на трех самых больших байдарах направил Лещинского в Северный пролив за льдом. Там между островками можно еще встретить остатки плавучих ледяных полей.
