Елизавета Дворецкая - Венец Прямиславы
– Какой я тебе Сухман, что еще выдумала! – Он улыбнулся ей и снова попытался взять за руку, но она опять отвела руку от его теплых жестких пальцев. – Ростиславом меня зовут, отец мой – перемышльский князь Володарь Ростиславич. А что на половца похож, то это моя матушка – половецкая княжна, Бонякова дочь. А сам я, как и ты, человек крещеный! – В доказательство он даже расстегнул ворот рубахи и показал ей шнурок, на котором висел крест. – Как тебя зовут?
Прямислава молчала.
– Шел бы ты в гридницу, княже! – опять заговорил у него за плечом Мирон. – К лицу ли тебе в клети толкаться!
– Сам-то небось отсюда не вылезаешь! – Ростислав мельком глянул на него и усмехнулся. – Когда в клети такой цвет лазоревый!
– Ну, хочешь, девку с собой заберем, пусть она тебе прислуживает, раз уж так! – сдался Мирон. – Такого гостя отчего же не уважить! Идем, Крестя, поухаживай за князем! Он тебя не съест, не бойся.
– Крестя? – повторил Ростислав и недоверчиво улыбнулся. – Вот так имя… для холопки!
– У нас, княже, тут целый десяток их! – вдохновенно врал Мирон, не знавший по имени ни одной здешней женщины, кроме Прибавы. – Церкви-то своей нет, поп раз в год приезжает: кого надо, отпевает – всех покойников скопом, кого надо, крестит – тоже всех разом. Десяток девок разом крестил, и все Кристины получились. Как их там свои зовут, я уж не знаю, а по-крещеному все Крести. А в другом селе, небось, все Горпины, или чья там память после Кристины на другой день?
Продолжая болтать, он стал плечом подпихивать Прямиславу, чтобы шла наружу. Сотник был рад-радехонек, что более видная послушница привлекла внимание гостя и загородила собой ту, которую он считал Юрьевой княгиней. Настоящая Крестя, так никем и не замеченная, тихонько села на прежнее место, а Зорчиха пошла вслед за отроками. Первоначальный обман теперь оборачивался против них: если бы Мирон знал, какая из двух девушек на самом деле княгиня, то, пожалуй, не суетился бы так, стараясь подсунуть сыну Володаря именно ее!
Прямислава шла за половцем, не чуя земли под ногами. Чужое платье, дрожащий свет факелов в темноте, внимание целой толпы незнакомых мужчин, непривычное степняцкое лицо их предводителя – все это делало явь похожей на причудливый и малоприятный сон. Словно ступая по тонкому льду, она никак не могла сообразить, кем же ее считают и как ей себя вести.
В гриднице все снова стали рассаживаться. Половец подвел ее к столу:
– Садись, свет мой, посиди со мной!
Прямислава стояла неподвижно: никогда в жизни ей не приходилось сидеть за столом с мужчинами, и это казалось ей если не грехом, то все же чем-то весьма вольным и рискованным. В родительском доме она была еще слишком мала для княжеских застолий, а девическое ее взросление прошло среди монахинь. Отец Селивестр, конечно, в счет не шел…
– Да ты что, княже, очнись! – Мирон изумился так, что забыл о вежливости. – Кто же холопку с собой за стол сажает!
Ростислав усмехнулся:
– Юрий, говорят, холопок в постель с собой кладет! Или врут люди? Если в постель можно, то отчего же за стол нельзя?
Дружина захохотала, а Прямислава покраснела так, что ей стало жарко. Она невольно вскинула руку, рукавом закрывая лицо. От стыда у нее даже выступили слезы. Ее оскорбил и намек на блудодейство мужа, и то, что ее почти приравняли к тем холопкам. Ее, Прямиславу Вячеславовну, княжну Рюрикова рода!
– Ну что ты делаешь, Володаревич? Совсем девку в стыд вогнал, – растерянно пробормотал Мирон, который, кажется, и впрямь пожалел ее. – Зачем же ты так-то про Юрия…
– Он блудит, а я стыдиться должен? – Ростислав опять усмехнулся и, взяв руку Прямиславы, отвел ее от лица: – Не бойся, свет мой ясный, никто тебя не обидит! Садись, поешь, а то проголодались, небось, в клети сидя. Попробуем, чего нам хозяева наготовили. Не белые лебеди, не черные бобры, однако есть вроде можно! Не слушай их, дураков! Сейчас я тут хозяин: как скажу, так и сделается! Хоть бы и холопка была – захочу, будет со мной сидеть!
«Хоть бы и холопка была!» Из всех его речей Прямислава осознала именно эти слова. «Хоть бы!» Значит, он знает, что перед ним вовсе не холопка? Знает или догадывается? А если знает, то как много?
Ростислав усадил ее, и Прямислава подчинилась, чтобы не стоять столбом под целой сотней пристальных, удивленных, смеющихся глаз. Ей казалось, все здесь знают ее тайну, а иначе разве отроки стерпели бы, чтобы князь усадил с ними за стол настоящую холопку? И чужое ношеное холопское платье, и опасение, что ее обман раскрыт и этот позор напрасен, – все это только увеличивало ее стыд и смятение. Она сидела, не поднимая глаз, почти не слыша, что к ней обращаются. Когда-то мать, а потом боярыня Домна Гордеславна учили ее, как вести себя за столом, как есть, пить и вытирать руки, но никто и не предполагал, что ее первое «княжеское» застолье окажется таким!
А на самом деле никто ни о чем не догадывался. Перемышльские отроки видели перед собой просто красивую девушку, которая понравилась их княжичу. И если она принадлежит Юрию, то и ее, и все прочее в этом селе, Ростислав сейчас смело мог считать своей военной добычей.
Он усердно угощал девушку хлебом, кашей, капустой, предлагал кваса из того же ковшика, из какого пил сам, но для Прямиславы принять от него хоть что-нибудь означало полное падение, и она смотрела на эту простую пищу как на страшную отраву. Ростислав всячески старался утешить ее и ободрить, но до нее не доходило ни одного слова. Притворяться глупой холопкой не составляло труда: она и в самом деле плохо понимала, чем все это может кончиться и что ей делать. Было чувство, что простая и твердая дорога ее жизни вдруг обернулась бурным морем, по которому ее носит на утлом челне. То ли к берегу прибьет, то ли на дно утянет, и помощи ждать неоткуда… Кроме Бога.
Прибава стояла в стороне с кислой натянутой улыбкой, которая никак не вязалась с ее злым взглядом. Ростислав делал совсем не то, что она от него ждала и ради чего старалась. Он выбрал не ту девушку, а значит, замысел Прибавы не сдвинулся ни на шаг. Но Ростислав так увлекся, ухаживая за холопкой, что ключница не могла подойти, чтобы рассеять его заблуждение.
– Ай, красивы у тебя девки, человече! – приговаривал Ростислав, поглядывая на тиуна Калину. – Видно, прошлый год – урожайный! А говорил, нету! Купил бы я эту красавицу, шести гривен не пожалел бы! Продашь?
– Кабы… кабы я был хозяин, отчего не продать? – бормотал озадаченный Калина. – Но ведь… – И оглядывался на Мирона, не решаясь самостоятельно врать.
– Так она же княжья! – втолковывал Мирон, уже и сам не зная, к чему все это приведет. – Без хозяина как же можно продавать?
– А раз купить нельзя, придется даром взять! – со смехом отвечал Ростислав.
