Кристофер Сэнсом - Плач
Мы вышли за городскую стену через Ладгейт, и впереди показалось грандиозное здание собора Святого Павла. Его вознесшийся деревянный шпиль маячил в голубом небе на высоте пятисот футов. Николас изумленно взглянул на него.
– В Линкольншире нет таких зданий, а? – сказал я.
– Линкольнский собор тоже прекрасен, но я видел его лишь два раза. Владения моего отца на юге графства, близ Трента. – Когда парень упомянул об отце, я уловил в его голосе сердитую нотку.
За Ладгейтом на улице Боер-роу кипела торговля. Мясник установил прилавок, на котором разложил жилистое зеленоватое мясо. Цены в те дни были столь высоки, что лоточники воздерживались продавать хорошее мясо. Чтобы привлечь покупателей, он поставил на конце прилавка клетку с живым индюком. Люди останавливались посмотреть на необычную птицу из Нового Света, напоминавшую гигантского цыпленка с огромными яркими сережками.
К нам подошел пожилой торговец с подносом только что купленных в типографии памфлетов и хитро посмотрел на нас.
– Купите только что отпечатанные баллады, джентльмены. Полны озорных стихов. «Молочница и табунщик», «Кардиналовы служанки»…
Николас рассмеялся, а я махнул торговцу рукой, чтобы тот убирался.
Другой торговец стоял в дверях своей лавки, держа на плече полную суму хворостин.
– Тонкие розги! – кричал он. – Покупайте свежие лондонские розги! Вымочены в рассоле! Учите послушанию жен и сыновей!
К нам бросилась стайка из семи-восьми ребятишек, оборванных, босых беспризорников, и я заметил у одного из них острый нож.
– Мошенники, – шепнул я Николасу, – они срезают кошельки. Следи за своими деньгами.
– Я их заметил. – Мой спутник уже положил руку на кошелек, а другой схватился за меч.
Мы строго посмотрели на сорванцов, и они, поняв, что мы догадались об их намерениях, пробежали стороной, вместо того чтобы окружить нас. Один из них крикнул:
– Горбатый черт!
– Рыжий конторщик! – добавил другой.
На это Овертон обернулся и сделал шаг в их строну. Я взял его за локоть, а он, качая головой, печально сказал:
– Правильно мне говорили, что Лондон – это бурное море, полное опасных рифов.
– Это верно. Во многих смыслах. Когда я приехал в Лондон, мне тоже пришлось кое-что узнать. Не уверен, что я привык к этому, и порой мечтаю о возвращении в деревню, но все время что-то отвлекает. – Я взглянул на молодого человека: – Одно могу тебе сказать: убитый, как и его друзья, был религиозным радикалом. Насколько я понимаю, у тебя не будет трудностей при общении с такими людьми.
– Я верую, как требует король, – ответил Николас, повторяя формулу тех, кто хочет себя обезопасить, и посмотрел на меня. – В таких вопросах я хочу лишь, чтобы меня не трогали.
– Ну и хорошо, – сказал я. – А теперь свернем сюда, на Аве-Мария-лейн, чтобы сначала встретиться с констеблем.
* * *Аве-Мария-лейн оказалась длинной узкой улочкой с трехэтажными зданиями, кучей лавочек и жилых домов – все с нависающими крышами. Я заметил пару книжных лавок: на столах перед ними были выложены книги, за которыми присматривали приказчики в синих нарядах и с дубинками, чтобы отпугивать воров. Большинство книг предназначались для высшего слоя – латинская классика и французские труды. Но были тут и экземпляры нового труда Томаса Бекона «Христианское состояние супружества», где он побуждал женщин к скромности и послушанию. Будь она подешевле, я бы купил эту книгу Бараку ради шутки – Тамасин запустила бы ее ему в голову. Мне было неприятно, что пришлось притворяться с ним.
– Констебля зовут Эдвард Флетчер, – сказал я Николасу. – Он живет под вывеской с красным драконом. Смотри, вот она. Если его нет дома, попытаемся найти его на службе.
Дверь открыл слуга, сказавший нам, что мастер Флетчер дома. Он провел нас в маленькую гостиную со столом и стульями – там все было завалено бумагами. За столом сидел тощий человек лет пятидесяти в красном камзоле и шапке городского констебля. У него был крайне усталый вид. Я узнал его – это был один из тех, кто накануне носил хворост на костер.
– Дай вам Бог доброго дня, мастер Флетчер, – сказал я.
– И вам того же, сэр, – почтительно проговорил хозяин дома – несомненно, на него произвел впечатление мой наряд. Он встал и поклонился. – Чем могу помочь?
– Я здесь по делу об убийстве Армистеда Грининга, да помилует Господь его душу. Его убили на прошлой неделе. Насколько я знаю, коронер возложил расследование на вас.
– Да, верно, – вздохнул Эдвард.
– Я сержант Мэтью Шардлейк из Линкольнс-Инн. Мой ученик, мастер Овертон. Родители мастера Грининга очень опечалены утратой и попросили меня, с вашего позволения, помочь в расследовании. У меня есть доверенность от них. – Я протянул ему документ.
– Прошу садиться, джентльмены. – Флетчер убрал бумаги с двух стульев и положил их на пол. Когда мы уселись, он с серьезным видом посмотрел на нас. – Вы понимаете, сэр, что если убийца не схвачен в течение первых двух дней и его личность не установлена, шансов найти его очень мало.
– Это мне прекрасно известно. Я участвовал раньше в подобных расследованиях и понимаю, как это трудно. – Я посмотрел на сложенные вокруг бумаги и добавил, сочувственно улыбнувшись: – И знаю, как тяжелы обязанности констебля в наши дни. Расследование запутанного убийства – это, должно быть, лишь дополнительное бремя.
– Истинно так, – печально кивнул Эдвард и, поколебавшись, добавил: – Если вы возьметесь за расследование, я буду только благодарен.
Да, я верно оценил этого человека. Многие лондонские констебли ленивы и продажны, но Флетчер был добросовестен и безнадежно завален делами. И, возможно, он находился под впечатлением от того, что ему пришлось делать вчера.
– Конечно, я буду держать вас в курсе дела. А вы можете докладывать обо всем выясненном коронеру, – сказал я ему, добавив про себя: «…и приписывать себе честь».
Констебль кивнул.
– Пожалуй, я бы начал с вопросов, что вам известно об обстоятельствах убийства, – продолжил я. – Мой ученик, с вашего позволения, будет записывать.
Николас достал из сумки перо и бумагу. Флетчер кивнул ему в сторону чернильницы, а потом сложил руки на груди, прислонился к спинке стула и стал рассказывать:
– Где-то после девяти вечера десятого числа, как только стемнело, ко мне пришел один из моих караульных. И сказал, что убили печатника с Патерностер-роу, Армистеда Грининга, а также доложил, что его сосед мастер Оукден, нашедший тело, поднял шум и крик. Я послал сообщение коронеру и пошел на Патерностер-роу. Оукден был там и выглядел очень расстроенным и взволнованным. Он сказал, что со своим подмастерьем работал допоздна у себя в типографии, пользуясь последними лучами солнца, и вдруг услышал громкий крик из мастерской Грининга рядом – тот звал на помощь. Потом раздались удары и крики. Мастер Оукден – человек состоятельный, а у Грининга был мелкий бизнес, его типография чуть больше деревянной лачуги.
