Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа
Часы пробили шесть, и Мармузэ стал уже надевать пальто, как вдруг дверь отворилась и перед ним явился Монжерон.
Лицо виконта было бледно, глаза сверкали, а походка и движения выражали сильное волнение.
– Мой друг, – сказал он Мармузэ, – я дерусь.
– Что?
– Дерусь через час в Булонском лесу.
– Но с кем вы деретесь?
– Расскажу дорогой, едем. Карета внизу, шпаги со мной.
– А я-то думал, что вам назначили любовное свидание.
– О! – проговорил Монжерон с восторгом. – Если бы вы только знали, как она хороша!
– Он сошел с ума! – подумал Мармузэ и пошел вслед за ним.
* * *Мы уже знаем, что Монжерон был на свидании.
Но что же там произошло?
Дело в том, что в назначенный час он был за площадью Магдалины.
Купе действительно ждал его.
Монжерон подошел к нему.
Из него высунулась женская головка, и нежный голос проговорил над его ухом:
– Садитесь.
Голова Монжерона кружилась, и он, не помня себя, вскочил в купе. Лошади понеслись крупной рысью.
Тогда-то прелестная незнакомка предложила ему свою любовь взамен того, чтобы он вызвал на дуэль барона Генриха С, который, по ее словам, ухаживал сперва за ней, а когда она отвергла его любовь, то он стал мучить ее всевозможными наглыми поступками.
– Негодяй! – прошептал Монжерон.
– Поклянитесь мне, – сказала она, – что вы найдете предлог вызвать его на дуэль, не упоминая моего имени.
– Клянусь!
Она вместо слов тихо пожала ему руку.
– Если вы убьете этого человека, – проговорила она, – то можете распоряжаться мною и приказывать мне как своей рабе; я брошу все и последую за вами хоть на край света!
Она проговорила эти слова с таким красноречивым волнением, что Монжерон окончательно обезумел. Тогда она дала ему поцеловать свою руку.
– С Богом, мой рыцарь, – душа моя с вами.
Монжерон выскочил на мостовую в каком-то чаду и опьянении. Через десять минут после этого он был уже в клубе Спаржи и, встретив там барона Генриха С, нарочно поссорился с ним и вызвал его на дуэль.
Дуэль между ними произошла в Булонском лесу. В условиях ее было сказано, чтобы каждый из противников стрелял из своего пистолета. Сосчитали шаги, и противники стали по местам. Мармузэ был бледен и чувствовал что-то нехорошее. Один из офицеров дал сигнал. Барон Генрих сделал два шага вперед и выстрелил. Монжерон не шевельнулся. Пуля противника пролетела на один дюйм над его головой. Между тем виконт не прицеливался и ждал второго выстрела своего противника.
Барон снова выстрелил. На этот раз поднятая рука Монжерона вдруг опустилась и повисла. Вторая пуля барона Генриха раздробила ему правую руку.
Тогда Монжерон схватил пистолет в левую руку и сделал два выстрела. Первый – был промах, а вторая пуля попала в бедро барона.
Секунданты хотели было приостановить поединок, но Монжерон требовал его продолжения, говоря, что он может свободно драться на шпагах левой рукой, так как он левша.
Барон согласился, и дуэль возобновилась на шпагах.
Но вдруг раздался двойной крик.
Монжерон пронзил барона, но в то же время сам наскочил на его шпагу и был проколот ею.
Шпага Монжерона вошла в грудь противника почти по самую рукоятку, и они оба упали одновременно на землю.
Только тогда Мармузэ пришли на память слова барона Генриха С, сказанные им своему собеседнику в театре.
Он отправился к барону, которого застал уже при смерти, и, рассказав ему все, что произошло с Монжероном в эту ночь, добавил:
– Она, эта женщина, вооружила его против вас. Прошу вас именем самого Бога сказать мне ее настоящее имя.
Барон приподнялся, глаза его сверкали, как раскаленные уголья, и вдруг он снова упал навзничь, успев только прошептать: прекрасная садовница.
На другой день после этого Мармузэ, взяв слово со своего знакомого маркиза С. в том, что тот поможет ему в одном деле, отправился на Елисейские поля, № 96, где жила виновница этой ужасной дуэли.
Она действительно созналась, что ее зовут прекрасной садовницей и что она была причиной смерти и Монжерона и барона Генриха С.
Тогда Мармузэ стал допытываться у нее относительно исчезновения маркиза де Моревера.
– Послушайте, – сказала она, – история Моревера длинна, я записала ее.
– А!
– Рукопись лежит там.
И при этом она указала на маленький столик, стоявший в промежутке между двумя окнами.
– Если вы мне не верите, – добавила она при этом, – то отворите его сами.
Сказав это, она подала ему ключик.
Мармузэ прежде всего запер будуар, где они находились, на ключ и положил его в свой карман, а уже затем подошел к столику и отпер его.
– Видите ли вы ящик налево? – спросила прекрасная садовница.
– Да.
– Ну так она там.
Мармузэ, не подозревая ничего, взялся доверчиво за пуговку ящика и потянул ее к себе.
Вдруг раздался выстрел и вслед за тем из стены выскочили два железных толстых прута, которые обхватили Мармузэ, как руками, и приковали его к столу.
Выстрел произошел от нажатия на капсюль, положенный в ящичке и начиненный гремучим составом.
Этот стол был западнею для воров.
Мармузэ вскрикнул от бешенства, а прекрасная садовница ответила ему громким хохотом.
– Теперь вы в моей власти, – сказала она, – и мне стоит только произнести одно слово, чтобы вас не было в живых… Но мне жаль вас, и я вам даю тот же совет, который я давала виконту де Монжерону: не мешайтесь никогда в мои дела.
Затем прекрасная садовница подошла к стене и исчезла в потайной двери, а Мармузэ остался один, делая напрасные усилия, чтобы освободиться из этих железных клещей.
Свечи горели ярко и освещали все углы будуара.
Вдруг Мармузэ заметил, что в одном из углов, из-под пола, поднимался какой-то беловатый пар, как будто выходила струйка дыма от сигары.
Вскоре эта струйка увеличилась и приняла размеры облака, которое, в свою очередь, стало разрастаться все больше и больше.
Мармузэ с удивлением видел, как оно выросло до потолка и стало приближаться к нему.
Вскоре оно охватило камин и свечи, которые превратились в две туманные точки.
Дыхание Мармузэ стало тяжелее. Туман проникал в него сквозь все поры его тела.
Наконец его глаза закрылись.
В эту самую минуту железные клещи раздвинулись и возвратили ему свободу.
Однако, несмотря на это, ему и в голову не приходило воспользоваться этой свободой и бежать.
Он сладострастно растянулся на ковре под влиянием ласк этого таинственного тумана.
На другой день после этого Мармузэ открыл глаза под открытым небом, посреди пустого дровяного двора. Тогда в душе его проснулось чувство сильной злобы.
Эта женщина насмеялась над ним так же, как над Монжероном, над бароном Генрихом С. и, может быть, над несчастным Моревером.
