Александр Дюма - Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник)
Между тем море совершенно стихло. Не было ни малейшего ветерка, паруса печально висели, медно-желтое небо как будто всё опускалось и ложилось на наши мачты. Малейшие наши движения грохотом раздавались посреди мертвой тишины, которая только что время от времени прерывалась раскатом грома, но ничто еще не указывало, откуда набежит ветер. Будто буря еще не решалась начать разрушения. Наконец легкие вихри, которые наши матросы зовут кошачьими лапами, налетая с востока, начали местами рябить поверхность моря и шуметь в парусах. На востоке, между морем и облаками, появилась светлая полоса, как бы занавес поднялся, чтобы пропустить ветер, раздался ужасный шум, словно выходивший из недр океана, поверхность его взволновалась и покрылась пеной, как будто ее взрывали огромным плугом, потом с востока на нас понесся прозрачный туман. То была наконец буря.
– Радуйтесь, ребята! – закричал капитан. – Ветер с суши, и мы набегаемся вдоволь, не наткнувшись на скалу… Руль по ветру!.. Пусть-ка буря за нами погонится.
Корабль, стоявший недвижно, находился в очень благоприятном положении для этой перемены позиции. Приказание было сразу же исполнено, и руль положен на ветер. Корабль, послушный, как хорошо объезженная лошадь, сразу же повиновался воле рулевого. Два раза большие его мачты нагибались к горизонту, так что концы реев окунулись в воду, и два раза красиво поднялись. Наконец паруса приняли ветер перпендикулярно, или под прямым углом, и фрегат понесся по волнам, как кубарь[4] под кнутом школьника, опережая волны, которые, казалось, гнались за ним и, не догнав, позади него разбивались.
– Ничто! – пробормотал Боб, как бы разговаривая сам с собой. – «Трезубец» – ходок знатный, не так просто его обогнать, а капитан знает его, как кормилица своего ребенка. Поучитесь у него, мистер Джон, – прибавил он, оборачиваясь ко мне, – только поторопитесь, потому что урок будет не длинен. Мне сдается, что буря еще не совсем разыгралась. Как вы думаете, сколько узлов ветер делает в секунду?
– Да, я думаю, двадцать пять или тридцать.
– Браво! – вскричал Боб. – Знатно для человека, который только две недели назад познакомился с морем, но он летит все быстрее и быстрее и вот-вот начнет опережать нас.
– Ну что ж, мы поставим еще парусов.
– Гм! Мы уже несем столько, сколько можно, дерево ведь глупо, на него нечего полагаться. Посмотрите-ка, крюйсель гнется, как прутик.
– Спустить малый стаксель и лисель бизань-мачты! – закричал капитан. Его голос раздавался громче бури.
Команда была исполнена в ту же минуту и с такой же точностью, как если бы корабль спокойно шел по десяти узлов в час, и быстрота «Трезубца» еще усилилась. Но так как новые паруса накренили его вперед, то он сначала погрузился носом в волны, которые рассекал, подобно Левиафану, и все люди, стоявшие на передней части, несколько секунд были по пояс в воде. Но фрегат сразу же поднялся, и как добрый конь, споткнувшись, сердится и трясет головой, так и он понесся еще быстрее.
Вопреки предсказаниям Боба, корабль с час шел таким образом, и ни одна веревочка не порвалась, между тем буря все усиливалась и наконец дошла до того, что волны начали обливать фрегат, затем один вал, огромный, как слон, поддал с кормы и пронесся по деку. В то же самое время тучи, как будто подпираемые верхушками мачт, раздернулись, и над ними показалось небо, пылающее, как кратер вулкана, раздался гром, будто пушечный выстрел, огненная змейка пробежала по гроту и скользнула по проводнику в море.
После этого взрыва воцарилось на минуту ужасное безмолвие, и буря, как бы истощенная страшным усилием, казалось, притихла. Капитан воспользовался этой минутой тишины, когда пламя факела поднималось бы перпендикулярно, и посреди всеобщего оцепенения голос его раздался снова:
– К гроту, ребята! Паруса обстенить, все до одного, до последнего лоскутка, с кормы до носу. На гитовы! Марсы долой! Лейтенант, марсы на гитовы! Руби, что не развяжешь!
Невозможно описать впечатление, которое произвел на приунывший экипаж этот голос, казавшийся голосом царя морей. Мы все бросились на работу, взлезая на мачты и чуть не задыхаясь от серного запаха, который оставила молния. Пять из шести парусов мигом свились и спустились, как облака. Мы с Джеймсом встретились на грот-марсе.
– Ага, это вы, мистер Джон! Я думал, что мы станем продолжать наше путешествие в хорошую погоду.
– Не угодно ли я вас повожу по снастям, как вы водили меня по подводной части? – сказал я, смеясь. – Вон там, на крюйселе негодяй-парус забыл спуститься, а не худо бы его закрепить.
– Буря и без нас с ним разделается, мистер Джон. Спустимся лучше поскорее на дек.
– Все на дек! – закричал капитан. – Только один кто-нибудь сорви парус грот-брам-стеньги. Пошел вниз! Живо!
Матросы с радостью повиновались, и все мигом спустились по снастям: один я остался на грот-марсе и сразу же полез по вантам, чтобы добраться до крюйселя, но еще не добрался туда, когда налетел шквал. Парус над моей головой надулся, как шар, и мог в минуту сломать мачту. Я бросился как можно скорее посереди такой сумятицы, уцепился одной рукой за крюйсель, другой выхватил кинжал и принялся пилить толстую веревку, которой был привязан угол паруса. Не скоро бы я это окончил, если бы ветер сам не помог мне. Я не успел перепилить и трети веревки, как она оборвалась, другая тоже не удержалась, и парус, удерживаемый только сверху, развевался надо мной, как саван, потом раздался треск, и он унесся как облако в небесную бездну. В ту же самую минуту корабль страшно вздрогнул, и мне послышался голос Стенбау, раздававшийся громче бури, он звал меня по имени. Огромная волна поддала в борт корабля, и я почувствовал, что он ложится на бок, как раненый зверь. Я изо всей силы уцепился за ванты, мачты накренились к морю, я увидел, как оно бушует прямо подо мной. Голова у меня закружилась, мне чудилось, что бездонная пропасть проревела мое имя. Я смекнул, что ног и рук моих не довольно, чтобы удержаться, ухватился за веревку зубами, закрыл глаза и только ждал, что меня обдаст смертельным холодом воды. Однако я ошибся. «Трезубец» был не такой корабль, чтобы поддаться с первого раза, я чувствовал, что он подымается, открыл глаза и приметил под собой дек и матросов. Мне только это и нужно было, я схватился за веревку и мигом очутился на шканцах между капитаном Стенбау и лейтенантом Борком, когда все уже думали, что я погиб.
Капитан пожал мне руку, опасность, которой я подвергался, была забыта. Что касается Борка, то он только поклонился мне и даже не сказал ни слова.
Быстрота ветра принудила Стенбау лечь в дрейф, вместо того чтобы нестись вперед все далее от земли, для этого надо было повернуть оверштаг и подставить буре корму. При этой перемене положения вал поддал нам в борт и принудил меня описать в воздухе красивую кривую, за которую капитан пожал мне руку.
