Бернард Корнуэлл - Битва Шарпа
— Этому парню повезло, что удалось удрать, генерал, — сказал Шарп. — Это драгуны Лупа.
— Лупа? — спросил Рансимен.
— Бригадира Лупа, генерал. Это отвратительный лягушатник, который одевает своих людей в волчий мех и любит отрезать пленным яйца, прежде чем они умрут.
— О, Бог мой. — Рансимен побледнел. — Ты действительно уверен?
— Я встретил его, генерал. Он угрожал охолостить меня.
Рансимен был вынужден подкрепиться: он вытащил из кармана горсть засахаренного миндаля и стал один за другим класть орехи в рот.
— Я действительно иногда задаюсь вопросом, не был ли мой дорогой отец прав, — сказал он едва успев прожевать, — и что возможно, я должен был выбрать карьеру священника. Из меня вышел бы вполне приличный епископ, полагаю, хотя, возможно, жизнь епископа не показалась бы достаточно полной для человека с моей энергий. На самом деле у прелата почти нет настоящей работы, Шарп. Каждый повторяет одну и ту же проповедь, и воображает себя человеком высшего общества, так что время от времени людям приходится ставить духовенство на место, а больше там и делать нечего. Едва ли это можно назвать напряженной жизнью, Шарп, и, честно говоря, большинство епископальных дворцов населяют весьма посредственные людишки. Мой дорогой отец исключение, конечно. О, Бог ты мой, что происходит?
Лорд Кили выехал вперед, чтобы приветствовать беглеца, но обменявшись с ним пожатием и несколькими словами, его Светлость поскакал навстречу преследователям, которые, признавая, что их добыча ускользнула, уже обуздали лошадей. Но теперь Кили пересек ручей, вынул саблю и прокричал вызов французам.
Каждый человек в долине понимал, что затеял Кили. Он бросал вызов офицеру противника, вызывал его на поединок. Серьезные люди, например, пехотинцы или те, у кого оставалась хотя бы половина мозгов, относились неодобрительно к подобной практике, но кавалеристы редко могли устоять перед вызовом. Чтобы принять участие в таком бою, требуется лишь гордость и храбрость, но выиграть поединок может лишь настоящий воин, и в каждом полку кавалерии, в каждой армии был офицер, который приобрел известность благодаря поединкам: боец против бойца, клинок против клинка, поединок между незнакомцами, которые избрали славу или смерть.
— Попытка Кили убить себя, генерал, — сказал Шарп Рансимену. Шарп говорил с насмешкой, но все же не мог отрицать, что невольно восхищается Кили, который по крайней мере на время отринул мрачную горечь похмелья, чтобы стать тем, кем он был в собственных мечтах: прекрасный рыцарь и защитник короля. — У Кили достаточно воображения, чтобы умереть со славой, — сказал Шарп. — Он хочет быть Роландом или тем спартанским парнем, который побил персов.
— Леонид, Шарп, король Леонид, — сказал Рансимен. — Уверяю тебя, Шарп, Кили — прекрасный фехтовальщик. Я наблюдал как он практикуется, и вино лишь чуть-чуть замедляет его выпад! Жаль, что мы не увидим доказательства тому сегодня, — сказал Рансимен, когда Кили отвернулся от неподвижных французов. — Никто не хочет драться! — Рансимен казался удивленным, но также и немного успокоенным тем, что не станет свидетелем кровопролития.
— Кили едва дал им время, чтобы принять вызов, — сказал Шарп. И Кили действительно ждал лишь несколько секунд, словно он хотел сделать вызывающий жест, но боялся, что противник примет его вызов.
И один из противников вызов все-таки принял. Кили добрался уже до берега ручья, когда сзади раздался крик драгунского офицер, поощряемого его сотоварищами. Кили обернулся на скаку, и Шарп готов был поклясться, что его Светлость побледнел, когда француз подъехал к нему.
— Бог ты мой, — пробормотал Рансимен в тревоге.
Теперь Кили не мог отказаться драться, не потеряв лица, поэтому он повернул коня навстречу серому драгуну, который отбросил назад ментик из волчьего меха, надвинул на лоб козырек шлема, затем вытащил длинный прямой палаш. Он обернул ремешок эфеса вокруг запястья, затем поднял клинок вертикально, приветствуя человека, который станет или его убийцей, или жертвой. Лорд Кили ответил на приветствие его собственным прямым клинком. Его Светлость, возможно, сделал вызов как жест, вовсе не ожидая, что он будет принят, но теперь, когда он настроил себя на бой, он не выказал ни нежелания, ни нервозности.
— Они оба проклятые дураки, — сказал Шарп, — готовые умереть задаром.
Он и Рансимен присоединились к офицерам Real Compania Irlandesa, как и отец Сарсфилд, который оставил преподавание катехизиса, чтобы следовать за Кили в долину. Священник услышал презрение в голосе Шарпа и бросил на стрелка удивленный взгляд. Священник, как и Рансимен, казалось, чувствовал себя неловко ввиду предстоящей дуэли; он перебирал бусинки четок пухлыми пальцами, наблюдая, как два всадника повернулись лицом друг к другу на расстоянии пятидесяти ярдов. Лорд Кили опустил клинок, и оба офицера вонзили шпоры в бока лошадей.
— О, мой Бог, — сказал Рансимен. Он вытащил новую горсть миндаля из кармана.
Лошади поначалу сближались медленно. Только в самый последний момент наездники пустили их в полный галоп. Оба бойца были праворукими и, на взгляд Шарпа, примерно одного роста и комплекции, хотя черный конь лорда Кили был явно крупнее.
Драгун ударил первым. Он, казалось, вложил всю силу в дикий размашистый удар, который мог бы разрубить пополам быка, если бы в последний момент он не изменил направление удара, направив лезвие сзади на незащищенную шею противника. Это было сделано в мгновение ока, притом когда лошади неслись галопом, и против любого другого наездника это, возможно, сработало бы, но лорд Кили просто направил коня на лошадь противника, даже не потрудившись отбить удар. Невысокая лошадь драгуна, подавленная тяжестью жеребца, осела на задние ноги. Удар сзади пришелся в пустой воздух, лошади разошлись, и оба бойца натянули поводья. Кили повернул быстрее и пришпорил коня, чтобы добавить вес лошади к силе удара палаша. Учителя фехтования всегда учат, что острие бьет лезвие, и Кили сделал выпад, направив острие палаша в живот серого драгуна, так что на секунду Шарпу показалось, что удар пробьет защиту француза, но так или иначе драгун отбил удар, и мгновение спустя до Шарпа донесся лязг столкнувшихся клинков. К тому времени, когда резкий звук донесся от далеких холмов, лошади были уже на расстоянии в двадцать ярдов друг от друга и всадники поворачивали их для нового нападения. Ни один боец не мог позволить лошади слишком далеко оторваться от противника, чтобы тот не мог догнать и ударить сзади, так что с этого момента оба старались держаться ближе к врагу, и исход поединка столько же зависел от выездки лошадей, сколько от искусства фехтования наездников.
