Александр Дюма - Сальтеадор
Сюда, за два года до тех событий, о каких мы повествуем, король дон Карлос — он прибыл в Испанию из Флиссингена, переплыв океан с тридцатью шестью кораблями, и высадился на берег в Вильявисьосе, — повторяем, сюда-то явился король дон Карлос и увидел безумную мать и почившего отца.
Тогда благочестивый сын повелел открыть гроб, закрытый одиннадцать лет назад, и, склонившись над трупом, облаченным в пурпурный плащ и превосходно сохранившимся, поцеловал его в лоб с серьезным и бесстрастным видом, а затем, дав клятвенное обещание матери, что до конца ее жизни не будет считать себя королем Испании, отправился в Вальядолид и повелел венчать себя на царство.
В честь коронования были устроены пышные празднества и турниры; в боях на копьях участвовал сам король; но в стычке после этих боев было ранено восемь сеньоров, причем двое смертельно, и король поклялся больше никогда не дозволять турниры.
Впрочем, вскоре появился повод для настоящего сражения, а не для опасной игры на копьях: Сарагоса объявила, что хочет иметь королем испанского принца и не откроет ворота фламандскому эрцгерцогу.
Дон Карлос узнал о новости, не выказав ни малейшего волнения. Только лишь на миг затуманились его голубые глаза и дрогнули веки, и тут же своим обычным ровным голосом он дал приказ двинуть войска на Сарагосу.
Молодой король повелел разнести ворота города пушечными выстрелами и вступил в него с обнаженной шпагой, а за ним тянулась вереница пушек с пылающими фитилями — пушек, что с самого дня своего появления заслужили название «последний довод королей».
Оттуда, из Сарагосы, и понеслись его беспощадные указы об искоренении разбойничества; подобно молниям Юпитера Олимпийского, они исполосовали Испанию во всех направлениях.
Разумеется, тот, кому суждено было в один прекрасный день стать императором Карлом V, под словом «разбойничество» прежде всего подразумевал мятеж.
Потому-то угрюмый молодой человек, девятнадцатилетний Тиберий, и не прощал тех, кто не выполнял его повелений.
Так, в каждодневной борьбе, миновало почти два года; время шло в празднествах, в сражениях, но вот 9 февраля в Сарагосу прибыл гонец. Из-за морозов и оттепелей он целых двадцать восемь дней добирался из Фландрии, дабы возвестить, что император Максимилиан умер 12 января 1519 года.
Император Максимилиан, личность неприметная, возвысился благодаря своим современникам. Он старался быть вровень с Франциском I и Александром VI.
Папа Юлий II говорил так: «Кардиналы и курфюрсты допустили оплошность: кардиналы нарекли меня папой, а курфюрсты нарекли Максимилиана императором; это меня надо было наречь императором, а Максимилиана — папой».
Смерть императора ввергла молодого короля в несказанное смятение. Если б он присутствовал при его кончине; если б оба дальновидных политика, причем верховодил бы младший, прошли рядом хоть несколько шагов и младший поддержал бы старшего по мосту, перекинутому с земли на небеса; если б они сделали остановку на полпути к смерти, — им удалось бы наметить план действий того, кому предстояло жить и тогда-то Карла, без сомнения, избрали бы императором. Но все обстояло иначе, ничего предусмотреть не удалось: смерть императора была внезапной и неожиданной, и дон Карлос, лишенный поддержки кардинала Хименеса, почившего недавно, окруженный алчными и хищными фламандцами, умудрившимися за три года выжать из многострадальной Испании миллион сто тысяч дукатов, — король дон Карлос, вызвавший неприязнь всей Испании, которую ему было суждено обогатить в будущем, но которую он пока разорял, не решался уехать, опасаясь за свое положение, ибо недовольство, вызванное его поведением, все нарастало. Он бы и отправился в Германию, но не был убежден, что там его нарекут императором, зато был уверен, что оставив Испанию, он уже не будет королем.
Многие ему советовали без промедления сесть на корабль и покинуть Испанию. Однако его наставник, Адриан Утрехтский, придерживался иного мнения.
Основная борьба шла между Карлосом и Франциском I, королем Франции.
Но если король дон Карлос так и не оставил Испанию, то уехали самые рьяные его сторонники, облеченные королевскими полномочиями.
Втайне отправили гонца к папе Льву X.
Какие же наказы получил этот гонец? Быть может, об этом мы узнаем позже.
Тем временем, дабы нарочному, что получил приказание привезти королю известия о выборах императора, не пришлось бы потратить двадцать восемь дней на дорогу, дон Карлос объявил, что намерен проехать по южным провинциям, посетить Севилью, Кордову и Гранаду.
Нарочному предстояло только пересечь Швейцарию и Италию, сесть на корабль в Генуе и доплыть до Валенсии или Малаги.
Через двенадцать дней после выборов дон Карлос уже знал бы о решении.
И вот тут ему сообщили, что в горах Сьерры-Морены и Сьерры-Невады бесчинствуют разбойники.
Он пожелал выяснить, разбойники это или бунтовщики.
Поэтому он приказал очистить от них сьерру, и в тех местах, где властвовал Сальтеадор, повеление это выполнили безотлагательно: разожгли в горах пожар.
XIII
ДОН РУИС ДЕ ТОРРИЛЬЯС
Пока в горах пылал огонь, Гранада ждала приезда короля дона Карлоса.
Как мы уже упоминали, торжество было назначено на два часа пополудни; за несколько минут до этого с башни Вела должны были подать сигнал, а пока внук Изабеллы и Фердинанда, подобный конной статуе, не показался в мавританских воротах, сеньоры из знатнейших семей Андалусии прогуливались по площади Лос-Альхибес.
Вельможи ходили кто в одиночку, кто по двое, а собираясь вместе, громко разговаривали или, уединяясь, перешептывались; среди них выделялся человек с необыкновенно гордым и в то же время грустным выражением лица.
Он сидел на мраморном краю колодца, находящегося посреди площади; подперев рукой голову, он чуть откинул ее, чтобы его печальный взгляд мог погрузиться в небесную лазурь; на нем была войлочная шляпа с широкими полями (современные шляпы, совершенно иной формы, заимствовали название таких шляп — «сомбреро»). Седые кудри ниспадали на его плечи, седеющая борода была подстрижена четырехугольником, а на шее висел знак в форме креста — такими крестами Изабелла и Фердинанд после взятия Гранады собственноручно награждали доблестных участников изгнания мавров.
Сосредоточенный вид человека, погруженного в тягостное раздумье, отпугивал нескромных зевак и беззаботных болтунов; но все же какой-то мужчина, приблизительно тех же лет (его мы тоже собираемся описать), всматривался с минуту в него, стараясь убедиться, что не ошибся в догадке.
