Охотники за курганами - Дегтярев Владимир

Егер сумеречно оглядел Акмурзу и повернул лицо ко князю. Тот продолжал дружественно молчать.

Джунгарии понял, что, раз его одежу постирали, то тайно зашитый торбас заметили. Сказать о нем урускану нельзя: клятву луне давал на китайской стороне белокожим людям — служителям римской веры. Не сказать про торбас урускану, сказавшему мурзе: «Тамыр!» тоже никак нельзя. За это рубят голову.

Акмурза стоял посреди избы, держа соболью шапку с волчьим хвостом в левой руке. Егер стал обходить его слева. Тихо взвизгнула сталь сабли мурзы, покидающей ножны.

—

Абыз! — рявкнул в лицо джунгарину разозленный князь Гарусов. — По русскому обычаю да по обряду тамыров, я тебя не могу отпустить без куска хлеба и чашки чая. За стол!

Егер хохотнул. Он уже тащил с загнетка печи парующий самовар. На столе, на чистом рядне, лежал каравай хлеба и блюдо вареного полбарана. Светлело под огнем трех плошек стекло бутыли с водкой.

Акмурза сморщил лицо, сунул саблю назад и сел за стол. Князь Гарусов сел с другой стороны, напротив джунгарина, и властно налил ему в пиалу водочного зелья. Налил потом себе, а Егеру кивнул на самовар. Егер чаем баловаться не стал, а впился зубами в баранье ребро.

—

Тамыр? — вопросил Акмурза, не дотрагиваясь даже до стола.

—

Тамыр! — подтвердил князь, понимая, что сейчас джунгарин или перережет себе глотку во исполнение некой данной клятвы, или перейдет под его полную власть.

Правда, в таких фланирующих отрядах, навроде того, что привел под Тобольск Акмурза, о торбасе с картой, о пароле и потребном для исполнении клятвы человеке, каковой ждет тайную посылку, обязательно знал еще один воин. Или даже три. А посему Акмурзу, если дойдет в стан кощей весть о предательстве предводителя, о порушении им святой клятвы, предводителя обязательно зарежут.

Вот этого как раз князь Гарусов хотел не допустить. Пока. А потом — потом суп с котом.

В лес, в ставку воинов Акмурзы, Артем Владимирыч распорядился каждый день гонять лошадь и три коровы на прокорм. Воины уросливо ^{8}

[

просили баранов, да где их по весне возьмешь, жирных да лакомых? Одни ребра на тех баранах. Вон они, на столе. Весной по барану на человека надо, чтобы голод унять.

Артем Владимирыч, подавая пример, поднял пиалу с водкой, и залпом выпил. И застыл с открытым ртом. Вот же чертов. старовер! От водки крестится и бежит, а на самом деле водка его — царю такой не пивать!

Князь выдохнул и подсказал Акмурзе:

—

Крепка! Залпом не пей!

Но тот и не послушал совета. Встал, поддернул толстый халат и тоже залпом выглотал пиалу водки. А там зелья было — солдатская полевая норма — две чарки!

Акмурза стукнул пиалой о стол так, что глиняная посуда разлетелась па черепки.

—

Эх, дал! — завистливо вскрикнул Егер и толкнул под руку джунгарина блюдо с бараниной, томленной с чесноком. Акмурза ухватил три ребра и стал крепкими еще зубами рвать постное мясо.

—

Ехал ты в Тобольск не шарпать, тамыр, — с расстановкой начал бросать слова в глаза джунгарина Артем Владимирыч. — Ехал ты под видом послеобозной ярмарки искать встречи с человеком, прибывшим сюда от захода солнца, с Запада, коего все в городе станут звать ученым италиком и найти его легко. И должен был ты тайно отдать ему торбас,

зашитый в левой поле твоего халата. Торбас тот, что таить, мы вчерась вскрыли. Там карта древней работы. Карту сию наши умельцы… — тут князь запнулся.

—

Породили вторую, как в зеркале, — помог ему Акмурза.

—

Точно так, — согласился Артем Владимирыч. — Егер!

Егер поднялся из-за стола и вытащил из сундука копию карты, сотворенную девками — рукодельницами Хлынова — на тонком, очень прочном льне редкими, заморскими, стойкими красками. Расстелил разноцветное драгоценное изделие на столе.

—

Вот тут, — показал пальцем на слияние двух рек Артем Владимирыч, — узнаешь это место?

Джунгарии совсем сузил и без того узкие глаза. Потом поднял голову:

—

Керулен.

—

Точно! — подтвердил Артем Владимирыч. — А вот здесь кочуют твои родичи, а вот граница с Китаем, а вот гора…

—

Тен сунн гери! — выкрикнул проклятие джинам вспотевший разом джунгарин. — Это не человек составлял и отмеривал горы и реки!

—

Верно, не человек, — ответил Артем Владимирыч, медленно скатывая копию карты на деревянный валик, — а вот ты, Акмурза, несешь сию карту человеку, который приехал, дабы копать могилы твоих предков, забрать из них золото и вещи, отправленные с ними на небо. Он будет считать длину пути, который потребуется большой армии, чтобы занять ваши земли и земли твоих детей, будет переписывать растения, годные для прокорма огромной армии боевых лошадей. Станет переписывать животных в горах и в степи, чтобы знать — сколько надо тех животных на прокорм войска. И посчитает твои стада и стада всего твоего рода и других родов. Тоже для их убоя и пропитания…

Акмурза под жестокие слова князя сам налил себе в новую кисешку водки, сам без слов выпил. Потом вытянул даренный князем кинжал, распорол им подклад своего халата и достал торбас.

—

Я верю тебе, тамыр, и отрекаюсь от клятвы, что давал человеку в коричневой одежде перед резанной из камня матерью с младенцем!

К удивлению Егера, джунгарин правой рукой, ладонью, сотворил крест перед своим телом.

—

Несторианин — наш гость, — спокойно пояснил Егеру Артем Владимирыч. — Как бы нашей, Христовой веры. Только старой, затулинной веры. — Помолчал, потом прочувственно молвил: — Акмурза! Отныне я твою клятву, данную тобой клятым латинам, под твой крест, беру на себя! И пусть меня за то покарают боги или люди!

Артем Владимирыч добродушно перекрестился новым, троеперстным обычаем. То же — поспешно — сотворил и Егер.

—

Конины. Вяленой конины — нет? — спросил у Егера Акмурза.

—

Конины — нет! — отрапортовал джунгарину Егер. — Но прошу откушать вяленой оленины! Отменная вещь! Оживляет даже смертельно раненных воинов!

Князь под столом состроил Егеру кулак. Но сказано — так сказано.

—

Я и есть теперь тот раненый воин, — распахивая на груди халат в жарко натопленной комнате, признался Акмурза. — Давай оленину!

—

Ну, дело у вас пойдет правильным путем! — весело, но отчего-то вымученно крикнул князь. — Вы гуляйте с миром, а я — в покои нового губернатора должен доспеть!

Новый губернатор, и правда, по раннему утру сидел уже за столом, когда во всю пасть зевающий Сенька Губан проводил Артема Владимирыча в приемную залу.

Соймонов прочитал, чуть отставив руку с половиною листа, где была написана Императрицей Екатериною полная воля в делах и поступках князя Артема. Потом поцеловал подпись Императрицы, вернул бумагу и сказал:

—

Страшней тебя, князь, теперича в Сибири нет человека! Садись!

Андрей Владимирыч сел.

—

Вчерась видел у тебя Акмурзу. Хоть и понял, что ты с ним в дружбах, спину ему, а паче ближним людям его не подставляй!

—

Да, вроде…

—

Сыну своему я бы так сказал и внуку! Не перечь старшему!

—

Не буду! — зарделся от выговора князь.

—

Пойдешь в поход, возьмешь с собой огненное зелье, ружья и пушки. Возьмешь тайно, догадываюсь.

—

Никак нет! — проорал Андрей Владимирыч и тут же опустил голову.

—

Вот так, князюшка! — проворчал Соймонов. — Не перечь старшему и многознающему… Все до фунта по зелью, а по ружьям и пушкам — по количеству, перепишешь на одном листе и мне отдашь. В городовом наряде числятся четыре пушки подошвенного боя. Пукалки, а не пушки. Двухфунтовки. Со времен основания тобольского острога остались те вольты. Их тебе отдам. Теперь… муки дам в треть потребного, толокна — в половину. Овса тоже в половину. Не бренчи серебром! Бренчать им станешь, как выйдешь к нашим казачьим острогам по Оби-реке. Казаки гребут с землицы той, тысячи лет непаханной, такие урожаи ржи, пашаницы и овса, что пуд возьмешь за алтын!