Жажда мести - Мирнев Владимир

XI

– Молодой человек, дипломный соискатель, – говорил профессор Дрожайший. – Теперь мы с тобой поразмыслим над нашими проблемами. Итак, у нас есть цель – защитить диссертацию сразу вместе с дипломным проектом. Читал, читал, блестящий диплом, блестящая работа, пожалуй, сильнее, чем у иных докторская. Я пришел к выводу, что стоило бы пустить эдакий пробный шарик. Небольшой шарик по известному тебе пути. Ученый совет – наша цель. Например, у тебя диссертация «Реальность и мистика. Творчество А.П. Чехова». Так? Так. Вот мы и выносим на совет доклад: «Некоторые элементы соцреализма в реализме А.И. Чехова». А? Что скажешь? Гениально. Докладчик: В.А. Волгин. Отлично! Все, что просто, все гениально, дорогой ты мой молодой человек.

– Откуда у Чехова элементы социалистического реализма? – пожал плечами Волгин.

– Я понимаю, я все понимаю, уж что говорить, за уши притянуто. Все всё понимают. Но идет игра! Вокруг нас немые сцены. Все всё понимают, но мы-то знаем, что мы ведем игру.

– Не могу уловить вашу мысль.

– Идет игра. Жизнь – это игра, в которой мы не хуже других, должны доказать, что достойно играем.

– Смысл? – поинтересовался Волгин.

– В том, чтобы обставить успешно наше предприятие, не выглядеть глупо. Наука – это такая, с позволения сказать, женщина, которую раздевают только один раз. Затем ее насилует каждый, кому не лень. Вот так, молодой человек. Не в моих правилах навязывать что-то вам, я только предлагаю правила. Правила игры на данном этапе. Придется вам, выражаясь фигурально, раздется, мой друг, а там будем надеяться, что насиловать не будут.

Профессор начал одеваться.

– Выходит, что наука – это проститутка?

– Проститутка, мой друг, позвольте мне так считать, не может считаться наукой, ибо проституция – дело добровольное, она живет этим, как вы и я наукой. Это – профессия, поняли меня, добровольное дело, а насилие предполагает применение силы как инструмент для решения, предположим, половой проблемы. Так что не надо путать Божий дар с яичницей. Ну что? Пора обедать, меня ждут. До свиданья. А совет мой вам все же: отдохните. Подготовьте для ученого совета еще один докладик о проблемах реализма и – все. До свидания.

В библиотеке к нему подошла Лена, и они отправились пить чай в столовую. Она смотрела на него страстно, ее глаза следили за каждым его движением.

– Что с вами творится? – спросила она. Ей хотелось уединиться с ним, ну хотя бы стать в сторонку, возле колонны.

– Я сейчас занят, – отвечал он. Она призналась себе, что он совсем не думает о ней, а она о нем только и говорит окружающим, что о нем уже знает даже ее дедушка, которого она уважает, как никого. Наконец, когда они остались за столиком на какую-то минуту вдвоем, она сказала:

– Владимир, не сердитесь на меня.

– Что? – спросил отрешенно он, занятый раздумьями о завтрашнем докладе. – У меня завтра, понимаешь, выступление. Очень важное.

– Да бросьте вы, – рассердилась она. – Важнее жизнь!

– Какая жизнь? – Он смотрел ей прямо в лицо, взял ее за руку.

– Владимир, вы меня извините, вы не слышали, что я вам сказала?

– О жизни.

– Нет, я о другом, я сказала, что если бы вы были в тот раз настойчивее, то все бы случилось. Вы мне приснились один раз. Я хочу с вами встретиться.

– Я сделаю доклад, и мы встретимся, – сказал он. – Сейчас я занят, некогда вздохнуть. Я не могу понять даже, что вы говорите. Извините меня. Вы мне очень нравитесь, и мне жаль, что я доставляю вам неприятности.

– Какие неприятности? – спросила она, качая головой. – Вы просто чумовой!

– Какой?

– Чумовой.

Они рассталась с уверениями, что сразу после его «чумового» доклада встретятся.

На заседание ученого совета приехал заведующий отделом ЦК, присутствовали доктора наук из Ленинграда, Киева. Основной доклад делал академик Белобровский, о «преемственности в науке в свете исторических решений двадцать второго съезда партии». Доклад Волгина «О реализме в литературе прошлого и настоящего» был принят благосклонно, но так как перед ним выступили двое докторов наук с докладами, то уставшие ученые уже плохо воспринимали доклад студента. Волновался лишь профессор Дрожайший, то и дело внимательно окидывающий взглядом ленинскую аудиторию, где проходило заседание. Он не встретил враждебного взгляда. Профессор Дрожайший предложил ученому совету «рекомендовать доклад студента в качестве некоего дипломного, особого проекта, для дальнейшей работы». Никто не возражал, но так как это предложение проходило в порядке многих предложений, как и предполагал Дрожайший, то оно было принято единогласно. Секретарь ученого совета пробубнил весь список предложений. Никто не возразил. После заседания Дрожайший поздравил Волгина.

– Что и говорить, работа наша с вами прошла на ура! Вот так, молодой мой человек, вы разделись, но никто вас не насиловал.

В коридоре Волгин увидел Надю. Она радостно бросилась брату на шею и шепотом сказала, что молилась за него в церкви и даже свечку поставила «во здравие» перед иконой Владимирской Богоматери.

– Ты верующая? – удивился Волгин.

– Я просто счастье обрела в вере, – глядя на брата повлажневшими от слез глазами, тихо проговорила она. – Только никому не говори. А то, сам знаешь, несдобровать за это. Погонят из института. Ты такой у меня, брат, тобой можно гордиться.

– Ох, Надька, – покачал он головой. – Чую, мытарства мои только начинаются. Что твой жених, Надюля?

Они медленно спустились по лестницам во дворик, присели на лавку, поглядели на низкое весеннее солнце, повисшее над городом.

– Мой жених, – сказала сестра со вздохом и поглядела с некоторым напускным равнодушием на него. – Мой жених ждет. И мама его ждет. Я ей понравилась.

– Что ж ты, как обещала, меня не пригласила?

– Да тебе все некогда, братик, тебе и жениться-то некогда будет, а пора б уж.

Если бы его спросили, зима или лето на улице, вряд ли бы он смог правильно ответить.

Перед самой защитой Дрожайший отдал читать работу Волгина нескольким своим знакомым ученым и получил положительные рецензии. Он все предвидел заранее, и если бы Волгин вступил в партию или, предположим, сделал доклад, о котором просил Дрожайший, то мог бы стать самым молодым доктором наук за всю историю университета. Мог. Так думал профессор Дрожайший. Рецензенты назвали диплом «талантливой диссертационной работой, способной обогатить нашу науку, и выразили готовность рекомендовать ее в качестве диссертации с некоторой корректировкой акцентов в выводах, требующих чисто научной отработки».

После защиты Волгин вышел из аудитории бледный, никого не видел и ничего не слышал. Он не понимал, приняли ли его защиту, как оценили, хотя все уже было ему сказано.

Дрожайший поздравлял его, встретив в коридоре, сказал, что все прошло блестяще, и «защита диплома» скорее всего перерастет в защиту диссертации.

– Кандидатской или докторской? – спросил Волгин хриплым голосом, следуя за профессором на кафедру.

– Назвали, как я и просил, просто «диссертацией», а мы уж решим с ректором, как ее назвать.

– Что мне теперь делать, Эдуард Исаевич?

– Терпение, мой друг, терпение.

Волгин еще некоторое время стоял в коридоре и увидел в окно, как из университета торопливо выскочила Козобкина. Ей так шла обтягивающая бедра черная юбчонка и ослепительная белая кофточка, соблазнительно обтягивающая бюст, поверх которой была наброшена ярко-оранжевая толстая кофта. Она стремительно, как бы не замечая никого, но в то же время отмечая все вокруг себя, направилась к воротам.

Часть третья

История человеческих чувств

I

Прошло три месяца с тех пор, как студент Волгин защитился. Он уже получил диплом, снял с него копию, и со всеми необходимыми по такому случаю документами по совету Дрожайшего отдал в отдел аспирантуры. В планы Волгина входило признание его диплома диссертацией и присвоение ему звания доктора наук. Профессор со своей стороны сделал все возможное: получил несколько отличных рецензий, завизировал оценку доклада Волгина на ученом совете у академика Белобровского и при случае упоминал, что академик Белобровский отметил значительность и актуальность доклада молодого соискателя. И что в свете решений двадцать второго съезда партии стоило бы подумать о выдвижении молодых научных кадров. Все кивали и поддерживали Дрожайшего. Но дело с места не сдвинулось, и данное обстоятельство тревожило профессора.