Жажда мести - Мирнев Владимир

Лето пролетело быстро, Волгин заканчивал работу над диссертацией. Борис уехал в Ялту, профессор отдыхал на даче где-то в Белых столбах. Волгин целыми днями напролет пропадал в университетской библиотеке. И вот однажды он поднял глаза от книги, из которой выписывал цитаты, и увидел ее, Лену. Она стояла рядом. Он привстал и поздоровался. Она протянула руку и сказала, что приехала с Рижского взморья. Ровный золотистый загар и выгоревшие небрежно кинутые за плечи волосы подчеркивали ее красоту.

– Вы красивая, – сказал он, глядя на нее уставшими глазами.

– А вы тоже ничего. Отдыхали на юге?

– Нет. Борис ездил, а я сидел все лето в Москве и никуда не выезжал. – Он заметил, как ей идет сиреневый сарафан. – Я насиделся. Только подождите меня.

Он торопливо собрал книги на своем столе, сдал их. Вдруг он подумал, что ему приятно находится рядом с этой девушкой, чувствовать такой приятный запах ее волос, смотреть на загорелые ноги в открытых сандалиях. Поясок свободно держался на ее талии, не сковывая движений и словно открывая ему тайну ее тела, облаченное в выгоревший цветастый сарафанчик.

– Сколько вам учиться? – спросила Лена, свободно наблюдая за смущенным Волгиным.

– Я практически закончил учиться, последняя сессия, защита диплома, поступлю в аспирантуру и все.

– Почему вы так уверены, что поступите в аспирантуру? Уже решено?

– Да. Ученый совет рекомендовал.

– Ах, вот как! Пара каких-нибудь старикашек решает вашу судьбу. Это, конечно, хорошо. – Она опять засмеялась и как-то снизу вверх посмотрела на него, отчего он засмущался. – Вы не зайдете ко мне, я тут недалеко живу. – Вон, видите дом на Горького, напротив памятника Долгорукому. Это мой дом. Хотите? Никого нет, предупреждаю. Мама уехала в командировку, папа – улетел во Францию. Я одна, что, знаете, опасно для молодых парней. – Она опять засмеялась.

– А Борис тут рядом живет, подле Центрального телеграфа.

– Он нахальный тип.

– Да нет, он хороший.

– Владимир, не скажете же вы, что ваш друг, плохой. Он – нахал, из тех, кто сразу лезет под юбку. Не терплю.

Она отворила дверь в подъезде. Консьерж внимательно поглядел на них, узнав Лену, улыбнулся и поприветствовал. Никогда Волгин не видел такой большой и такой богатой квартиры с темными портьерами, коврами, уставленной дорогими старинными шкафами, столами, с огромными хрустальными люстрами, свисающими с потолка, и статуэтками лошадей из золота, фарфора, стекла. Все было пыльно, дорого, внушительно, но пахло псиной и кошками. И действительно, в одной комнате он сразу увидел трех персидских кошечек, в другой – пару огромных черных догов, в третьей – три клетки с попугаями, в четвертой – на столах – три аквариума с подсветками.

– Не удивляйся, это все дед, – сказала она. – Животные – его хобби. Давай выпьем кофе. Сиди спокойно! – крикнула она на черного дога, подошедшего познакомиться с новым человеком. – Сядь! Кому сказала! Рот!

На портрете, висевшем на стене, был изображен немолодой человек с маршальской звездой и яростным мужественным лицом.

– Это кто? – удивился он.

– Когда умрет, мемориальную доску увидишь на этом доме. Давайте дружить, – предложила она улыбаясь. – Вы мне нравитесь. Хотите поцеловать меня в щечку? Никому не разрешаю. Только вам. Не смотрите на меня так, я вам не кошка. Мне лично от вас нужно, чтобы вы посидели у меня, мне с вами приятно. А вам что нравится?

Волгин промолчал, не зная, что на это и сказать.

– Что молчите-то, говорите? Вопрос же простой: нравится или не нравится? Синие глазки или черные? Губки полные или тонкие? Ликер с кофе будете? Очень вкусный, финский. Будете?

– Наверное, буду. Знаете, Лена, мне могут нравиться и узкие, тонкие губки и полные, а глаза и темные, и светлые.

– А мне лично, вот хоть убейте, а тонкие губки, или губошлепы, как у вашего нахала, который сразу мне предложил лечь с ним в постель, не нравятся. Они противные. Владимир, надо жить искренно. Мой дедушка маршал, а вот никогда не был неискренен. Никогда. Он мне сам говорил, даже когда ему смерть грозила. Если бы у вас были тонкие губы, мы бы с вами не сидели у меня за столом и не пили кофе с ликером. Для меня это важно. Противно, когда у парня маленькие глазки, а не глаза. Вот дайте вашу руку, дайте. Не бойтесь, не съем.

Волгин протянул руку, чувствуя, как ее красивая холеная рука нежно легла на его, и, как не дотрагиваясь до его руки, она остановила свою настолько близко, что между руками возникло электрическое поле.

– Вы чувствуете мою руку? – спросила она с придыханием. – Это моя нежная, томящая, красивая, изумительная рука, которая любит нежность, ласку, доброту. Повторяйте: нежность, ласку, доброту.

Волгин повторил тихим голосом: «Нежность, ласку, доброту».

– От моей руки идет к вам и проникает, рассекая всякое сопротивление посторонних сил, моя живая энергия, которая оживляет вас, вы чувствуете это проникновение. Повторяйте за мной. Повторяйте. Ну же! Я вас прошу. Вы чувствуете нечто теплое, нежное, ласковое. Повторяйте: теплое, нежное, ласковое.

Волгин повторял тихим шепотом, наблюдая за искусительницей, которая ему прямо смотрела в глаза, и совсем растерялся.

– А теперь налейте себе еще немного ликера и выпейте мелкими глоточками, – повторяла она завораживающим шепотом. Он налил себе еще ликера и выпил, потом по ее просьбе налил еще в маленькую стопочку ликера и снова выпил. – А теперь повторяйте за мной, Владимир, кто вас любит нежно, кто вас ведет по волнам сладчайшего пути, по дороге искренней страсти нежной ручкой и кожа на ее руке дрожит от вашего прикосновения! Слышите, шепотом! Притроньтесь к моей груди, притронься, так, а теперь положи руку на свою грудь и почувствуешь биение собственного сердца! Это бьется твое сердце. – Она встала, не сводя с него глаз, блистая полными смуглыми коленками, покачивая бедрами под тонким ситцевым сарафаном, приблизилась к дивану и поманила его рукой.

– Шепчи, – проговорила она, еле шевеля губами. – Теплое, нежное, ласковое, как молоко, как тончайшая ткань, как шелк или ладонь прекрасной девушки, которая слегка касается ваших самых обольстительных мест, вот здесь, – положила она руку ему на грудь. – А теперь вот здесь, – она положила другую руку ему на шею, касаясь шеи с такой нежностью, что он вздрогнул и почувствовал, как его притягивает странная волнующая сила, полная ласки и энергии. Нашептывая непонятные слова, она осторожно коснулась его пояса и опустила руку, затем вновь коснулась пояса и тут же убрала руку и страстно обняла его. Он обнял ее и поцеловал. Она выскользнула из его рук, но он снова овладел ее руками и поцеловал пальцы ее рук, тонкие длинные пальцы.

– Нет, – проговорила она чужим голосом. – Планета Меркурий еще не коснулась поля притяжения планеты Венера. Владимир, есть тысячи путей, связующих людей. Надо двигаться от Меркурия к Луне, а от Луны к Юпитеру, от Юпитера к Солнцу, подняться на замкнутый круг Зороастра, магический круг любви, когда каждая трепетная клетка твоя поймет настоящую любовь.

– За любовь. – Она налила себе полную стопку ликера и выпила, затем налила еще и опять выпила. И так повторила пять раз. Волгин пытался ее отговорить, но она заставила его самого еще выпить, упрекая, что он ее якобы спаивает, а сам не пьет. Он тоже выпил.

Лена продолжала любовную игру. Он из всего ее лепета смог различить несколько слов: «Между нами нет границ, между нашими словами нет границ, между нашими чувствами нет границ». Волгин подумал в эту минуту, что любовный шепот – это трепет чувств на ветру желаний. Она сняла с себя одежду и осталась совершенно обнаженной.

Когда он сбросил с себя одежду, она как-то приподнялась и, коснувшись его груди кончиками пальцев рук, сказала:

– Нет. Я никому еще не разрешала прикасаться к себе. Я только готовлюсь. Только вы, только ты. Согласен? А теперь уходи! Встретимся в следующий раз. Запомни: когда Пушкин говорил про магический кристалл, он имел в виду одно чувство – страсть любви.