Александр Ян - Дело огня
Ямадзаки раскрыл глаза шире винных чашечек.
— Женщин? За что?
Сайто пожал плечами.
— Была бы ненависть, а чем ее оправдать — всегда сыщется при желании. И слабые-де они, и трусливые, и лживые, и глупые, и местечко у них рыбой воняет…
— А задницы что, сандалом пахнут? — изумился Ямадзаки. Сайто покачал головой. Ямадзаки не понимал. Да и сам он понимал с трудом, хотя и слышал все эти резоны о низости и лживости женщин, так сказать, из первых уст. «Подросток без старшего любовника — все равно что женщина без мужа… Отдавать свою жизнь во имя другого человека — вот основной принцип мужеложства». Но конечном счете все свелось к тому, что ты — сын простого асигару, а он — хатамото, поэтому задницу подставляешь именно ты. В случае чего ведь можно попросту пустить слух, что тебя уже имели, и тебе останется только убить себя от позора.
Как удобно быть негодяем в этом мире — жертва сама избавляет тебя от хлопот. Господин хатамото, видать, настолько привык к такому положению дел, что и помыслить не мог самозащите, когда Сайто выхватил меч. Так и помер с изумленным лицом…
Похоже, голову Миуры начинили тем же навозом, что и голову покойного, но Сайто не собирался уточнять. К мужеложцам он относился в общем равнодушно — работая охранником, каких только причуд не насмотришься. Приставать к нему скоро перестали — едва из щуплого подростка он вытянулся в долговязого костлявого детину, как желающие отдавать во имя его жизнь (или чтобы он отдавал — поди разбери этих любителей вакасюдо) тут же куда-то все испарились. В сумеречном мире, из которого его вырвал Кондо, все было грязнее и честнее: красивый мальчик считался такой же законной добычей, как и трактирная девка, если не мог себя защитить. Там не прикрывались писаниями Ихара и Ямамото: юные прелести покупали или брали силой, грубо и без затей. Сначала мальчики плакали, потом либо вешались, либо привыкали извлекать выгоду из своего положения и начинали вести себя как те же девки: лгали, льстили, заставляли ревновать и стравливали любовников… Слабый пускает в ход свое единственное оружие, хитрость. Каждый выживает как может, не стоит его за это осуждать. К слабым просто нельзя поворачиваться спиной, вот и все.
— Дело не в том, что как пахнет, я же сказал. Они хотят мужчин, женщины тоже хотят мужчин, вот и придумывают и те, и те, как уязвить друг друга поядовитей.
— Ага, — Ямадзки покивал. Простое объяснение его устроило. — А как ты догадался, что он влюблен в фукутё? Его ведь обхаживает Адати, да и Такэда слюнки пускает… По правде говоря, я думал, что он фукутё ненавидит.
— Да нет, он бесится, что Хидзиката его в упор не замечает. А что касается Адати, подумай сам: если не смотреть, что у него рожа как доской сплющена, то телосложением он здорово похож на нашего фукутё, и зовут его — Тосиро.
Сайто снова фыркнул. Обескураженность Хидзикаты смешила его. Это же надо выдумать — послать Ямадзаки с парнем в агэ-я, чтобы наставить его там на путь истинный. И для прикрытия велел взять Тодо и Сайто — якобы желающего отпраздновать свое выздоровление.
Сайто подбросил на ладони связку монет, принесенную Ямадзаки.
— Ладно. Я и в самом деле не прочь выпить.
* * *— На мне была надета кольчуга, — улыбнулся господин дайнагон Аоки. — Вот почему я остался жив. Не все придворные, знаешь ли, изнеженные трусы.
Асахина низко поклонился. Объяснение не удовлетворило его — своими глазами он видел, как Окита ударил дайнагона, и знал, что кольчуга от таких ударов не спасает.
Но другого объяснения, он понимал это, не будет. Равно как и ответа на вопрос «что вы делали той ночью в святилище». Дайнагон снизошел до ответа — это само по себе небольшое чудо. Большего нельзя не то что требовать — даже просить.
— Ну, оставим в стороне мою скромную персону, — дайнагон взмахнул веером. — Поговорим лучше о тебе. Господин Сакума убит, господин Кацура пропал, Тёсю императорским эдиктом провозгласили мятежным ханом и сёгун намерен послать туда войска, домой вернуться ты не можешь. Я предлагаю тебе служить в моей охране.
Асахина поклонился в пол. Кланяться господину Аоки было одновременно тяжело и легко. Легко — потому что какая-то сила давила на плечи в его присутствии. Тяжело — потому что в груди словно бунтовало что-то против этой силы.
— С вашего позволения, — сказал он, — сей человек желал бы все же отправиться в Тёсю. Там будет война, и покинуть в беде друзей для меня невозможно…
— Неправда, — господин Аоки склонил голову набок. — Тебе вовсе не хочется в Тёсю. Ты очень недоволен тем, что твои соратники учинили в городе. Ты не уверен в том, что готов разделить их цели.
— Все это так, — Тэнкэн не поднимал глаз, слишком много мог дайнагон прочесть по ним. — Но сейчас им угрожает война с четырех сторон, и мой долг — быть там.
— Долг? — в жаркой комнате стало отчего-то холоднее. — Какой долг? Ты нарушил свой долг перед отцом, когда покинул дом. Нарушил долг перед господином, покинув хан. Долг перед государем состоит в том, чтобы защищать его, а Тёсю теперь — враг императора. Какой долг может связывать тебя с Тёсю?
Тэнкэн сжал кулаки.
— Господин Кацура — мой благодетель, — тихо сказал он. — Господин Сакума был моим благодетелем, а Каваками убил его. Я должен найти Каваками и отомстить за смерть господина Сакумы. Должен найти господина Кацуру и охранять его жизнь…
— Чушь, — отмахнулся веером дайнагон Аоки. — Кацура — рыцарь возрождения, Сакума — чиновник сёгуната, долг к ним не может быть равным. Ты запутался, Тэнкэн. Каковы твои подлинные желания?
Асахина сглотнул.
— Я хочу научиться делать машины, — сказал он. — Чтобы варвары не могли сломить нас, как они сломили Китай. Если для этого нужно поехать к варварам, я поеду к варварам. Если нужно будет сойти в ад — я сойду в ад.
— Похвальная решимость, — господин дайнагон улыбнулся. — А язык ты изучаешь, чтобы говорить с демонами?
Асахина покраснел.
— «Знай врага, знай себя — и ты победишь в ста случаях из ста», так писал великий Сомбу.
— Дай мне книгу, по которой ты изучаешь язык, — господин дайнагон протянул руку, и Асахина не смог противиться.
Аоки повертел учебник в руках, раскрыл ближе к концу, прочел вслух — и Асахина поразился: самые языколомные места он произносил не хуже варвара из Иокогамы:
When the stars at set of sun
Watch you from on high
When the morning has begun
Think the Lord is nigh.
All you do and all you say,
He can see and hear:
When you work and when you play,
Think the Lord is near.[64]
Дайнагон посмотрел на Асахину поверх страниц и спросил:
