Константин Бадигин - Корсары Ивана Грозного
— Разрубить на куски изменников и выбросить собакам, — тяжело дыша, сказал царь. — Что ты еще слыхал, Неждан?
— Боярин Федоров, воевода Полоцкий, говорил про твою милость, будто ты не царского прирождения, а будто ты…
— Знаю, — прервал царь Иван.
Когда из горницы вышли все, кроме главных советников, боярин Алексей Басманов обратился к царю:
— Великий государь, не идет на убыль измена, а разрастается. Слых по Москве пошел, будто князя Владимира Старицкого на твое место бояре норовят посадить. Розыск бы новый сделать, и всех изменников на кол. Неспроста Колычев-старший сына своего убил — боялся, что по младости он остальных предаст. Чует мое сердце, опять сговорились земские княжата жизни тебя лишить, великий государь. По всему видно, сговорились.
Царь Иван долго молчал, стараясь понять, что произошло.
— Значит, Васька Колычев хотел в опричнину вступить и рындой стать, дабы лишить меня жизни, — отвечая больше своим мыслям, произнес он. — Вот где надо копать. А князь Владимир! — Он махнул рукой. — Он мне во всем сознался. Тех людишек, что разговоры с ним вели, он всех назвал… Да и слаб князюшка головой для такого дела, не хочет он царского места, — раздумчиво закончил царь. — Верю я брату.
Царские советники переглянулись.
— Ты прав, великий государь, слаб головой князь Володимир Андреевич, не хочет он царского места, — вступил в разговор воевода Петр Зайцев. — Однако дело не в нем. Князь Володимир не хочет, зато московские бояре за него хотят. Они спят и видят, как бы от тебя избавиться, а для того им перво-наперво новый царь нужен, вот и…
— Дальше сказывай, — нетерпеливо сказал царь.
— Выходит, двум медведям в одной берлоге не жить. Пока князь Владимир Андреевич здравствует, не будет покоя для тебя, великий государь.
— А вы, — царь посмотрел на ближайших вельмож, — что вы мне скажете?
— Правду говорит дворовый воевода, — отозвался первый боярин опричной думы Алексей Басманов. — Опять измена по Москве бродит. Пока жив князь Володимир Андреевич, не будет покоя на Руси. Именем князя другие будут собирать недовольных, требовать всякие вольности, какие есть в Литве и прочих государствах. И тех людей топором не вырубишь, их все больше и больше становится. Я думаю, великий государь, надо для начала кое-кого из бояр вытянуть к Малюте Скуратову, а потом и князя Володимира Андреевича потревожить. А кто из бояр своровал, тех без жалости живота лишать. И казна твоя обогатится, и у земских резвости меньше станет.
— А ты, Афоня, — спросил царь князя Вяземского, — как ты думаешь?
— Согласен я с Басмановым.
— А ты, Петр Васильевич?
— Согласен, — ответил воевода Зайцев.
— А ты, Никита?
— И я согласен, — отозвался князь Одоевский.
Царь Иван хотел было продолжать опрос, но скрипнула и приоткрылась окованная бронзой дверь. В горницу вошел Малюта Скуратов. Царь повернул голову.
— Дозволь, великий государь, слово молвить, — сказал Малюта, кланяясь.
— Говори.
— Гонец к тебе со свейской стороны.
— Позвать.
Малюта Скуратов скрылся за дверью.
В горницу вошел высокого роста человек с бледным, измученным лицом. Он сделал несколько шагов к трону и повалился на колени.
— Встань, — сказал царь. — От кого вести?
— От посла твоего, боярина Воронцова. Московский купец Аксак Нефедов.
— С чем пришел? Везут Катерину, образумились наконец?
— Несчастье, государь.
— Говори.
— Ирик, король свейский, более не король. Его по смерть заточили в крепость.
— Кто мог отнять волю у короля? — спокойно спросил царь.
— Его брат Юхан. Он захватил престол. Сейчас Юхан король свейского государства, а Катерина, жена его, королева. Вельможи…
— Говори все, — сказал царь, видя, что гонец замолчал. — За правду ничего не пожалею. А за ложь… — Он с угрозой поднял свой страшный посох. — Кто сделал Юхана королем?
— Его возвели на престол свейские вельможи.
Царь Иван со свистом втянул воздух.
— Говори, чем еще меня порадуешь? Скорей говори, холоп!
— Ирик хотел Катерину по обещанию тебе отдать. А для того брата своего Юхана, мужа Катерины, убить порешил.
— Вот как!
— После многих казней король Ирик обезумел и бежал из дворца. Нашли его в лесу. Говорят, великий государь, он более на зверя был похож, нежели на человека.
Гонец замолчал.
— Все ли сказал? — спросил царь. Его лицо покраснело и покрылось потом. Маленькие черные глаза смотрели остро и цепко.
— На святую троицу в Стекольне было видение в церкви. Разразилась буря с громом и молоньей. Каменные стены тряслись, а церковь наполнилась стрелами и мечами… Ужас и смятение овладели людьми, и они кинулись прочь из церкви, давя друг друга… Солнце затемнилось среди дня. А после король Ирик стал плакать, и всех вельмож простил, и брата своего из Гринсхольмского замка выпустил.
— Дальше говори.
— Твоих послов обесчестили. Оружные воины короля Юхана ворвались в подворье. Сбили замки с сундуков, взяли все: драгоценности, серебро, меха, убили двух детей боярских. С послов сняли одежду, оставили в одном белье.
— Юхан поднял руку на своего брата! — крикнул царь. — И на меня поднял свою поганую руку. Добро, он пожалеет, что родился на свет!
На губах царя Ивана показалась пена. Не помня себя, он разорвал ворот рубахи.
— Гнусные царедворцы, проклятые вельможи, изменники, предатели!.. — пронзительно восклицал он, ударяя посохом в деревянные половицы. — И я — безумный тиран… И меня московские бояре жизни лишить хотят. Всех на виселицу, всем рубить головы…
Царь задохнулся, больше не мог выговорить слова и молча ударял посохом в пол. От сильных ударов летели щепки. Редкие волосы на голове царя взлохматились, борода сбилась в сторону.
Окованная бронзой дверь снова открылась, тяжелое, короткое, будто квадратное, тело Малюты Скуратова показалось на пороге. На этот раз вид у него был смиренный, он крестился и кланялся на иконы.
Духовник царя Ивана протопоп Евстафий с крестом в руках подошел к беснующемуся повелителю и стал увещевать его.
— Изменники, все изменники… Брат мой Володимир, я простил тебя. Видит бог, я простил тебя от всего сердца! — вопил царь. — Но могу ли я верить тебе?
В голове вспыхнула мысль о королеве Елизавете: «Бежать из Москвы, скорее бежать от земских заговорщиков, князей и бояр. Почему нет ответа от королевы, почему она медлит?»
— Великий государь, опомнись, — повторял духовник, широким крестом осеняя царя, — пришло время молиться. Вспомним господа бога.
