Вальтер Скотт - Пират
— Да, — ответила Норна, — где пролилась кровь, туда слетаются орлы, а где на берег выброшен разбитый корабль, там торгаш так же спешит поживиться добычей, как акула — насытиться мертвечиной.
Такой упрек — если это действительно был упрек — оказался выше понимания странствующего разносчика, который, думая лишь о возможной добыче, забрал свою котомку и аршин, служивший ему посохом, и спросил Мордонта — ибо в той дикой стране подобная фамильярность была вполне допустима, не составит ли он ему компанию.
— Я немного задержусь, пообедаю с мистером Йеллоули и миссис Бейби, — ответил юноша, — а через каких-нибудь полчаса тоже отправлюсь в путь-дорогу.
— Ну, а я так заберу свою долю с собой, — сказал коробейник. С этими словами он пробормотал краткую молитву, нимало не стесняясь, отломил себе — так по крайней мере представилось скупой миссис Бэйби — не менее двух третей хлеба, долго не отрывал губ от кувшина с блендом, захватил горсть мелкой рыбешки, называемой силлок, которую служанка только что поставила на стол, и без дальнейших церемоний покинул комнату.
— Вот это уж истинно глоток коробейника! — воскликнула обобранная миссис Бэйби. — Правильно, видно, говорят в народе: на жажду они жалуются только для отвода глаз, а на самом деле стараются брюхо набить. Эх, были бы в этой стране законы против бродяг! Не то что я хотела бы закрыть свою дверь перед носом порядочных людей, — прибавила она, взглянув на Мордонта, — особенно когда на дворе настоящее светопреставление! Но я вижу, что гусь уже на столе, — ах, он, бедняжка!
Слова были произнесены тоном искреннего участия к копченому гусю, который хоть и долго провисел безжизненной тушей в трубе ее очага, однако, для миссис Бэйби был гораздо милее в таком виде, чем когда с криком носился под облаками.
Мордонт засмеялся и сел за стол, затем обернулся, чтобы взглянуть на Норну, но она во время разговора с коробейником незаметно выскользнула из дома.
— Хорошо, что убралась эта упрямая ведьма, — сказала миссис Бэйби,
— хоть она и оставила здесь золотую монету нам на вечный позор…
— Тише, хозяйка, ради всего святого, тише, — остановила ее Тронда Дронсдотер. — Ну кто может знать, где она сейчас? Вдруг да она слышит нас, хоть мы ее и не видим!
Миссис Бэйби с испугом огляделась по сторонам, но тотчас же вновь овладела собой, ибо по природе своей была не менее храброй, чем дерзкой, и заявила:
— Как прежде гнала я ее, так и теперь гоню вон, все равно, — видит и слышит ли она меня или бредет себе где-нибудь по дороге. А ты, ты, неотесанный дурень, — обратилась она к несчастному Триптолемусу, — ты чего пялишь глаза? А еще был студентом в Сент-Эндрюсе, учил там всякую премудрость да латынь, как ты уверяешь, а сам испугался вранья шалой старухи! Ну, читай свою самую ученую молитву! Ведьма там она или нет — плевать мне на нее, а мы себе преспокойно пообедаем. А что до ее червонца, так никто не посмеет сказать, что я прикарманила ее деньги. Я отдам их какому-нибудь бедняку, то есть заповедаю их ему после смерти, а до тех пор буду хранить в кошельке на счастье и так их и не истрачу. Ну, читай же свою самую ученую Молитву, братец, и давайте есть и пить.
— Уж лучше бы, хозяин, прочесть oraamus святому Роналду и бросить шестипенсовик через левое плечо, — сказала Тронда.
— Да, как же, чтобы ты так и подхватила его, негодница! — ответила неумолимая миссис Бэйби. — Не скоро небось удастся тебе заработать столько денег честным трудом. Ну, садись, Триптолемус, нечего раздумывать о всяких там россказнях полоумной бабы.
— Полоумной или умной, — ответил Йеллоули, — а только знает она больше, чем мне того хотелось бы. А ведь просто страшно было, когда этакий ветер взял да и стих от слов такой же вот смертной, как и мы с тобой. А ее слова про плиту под очагом… Прямо не знаю, что и думать…
— А не знаешь, что думать, — грубо перебила его миссис Бэйби, — так придержи по крайней мере язык!
Агроном ничего не ответил, но уселся за скромную трапезу и с необычайной сердечностью принялся угощать своего нового знакомого, который первым ворвался к нему в дом в качестве непрошеного гостя, а теперь уходил из него последним. Рыбешка быстро исчезла со стола, а копченый гусь со всеми приправами буквально улетучился, так что на долю Тронды, которой полагалось обгладывать кости, не осталось никакой или почти никакой работы. После обеда Триптолемус достал бутылку бренди, но Мордонт почти столь же воздержанный, как и его отец, нанес весьма незначительный убыток хозяину, проявившему столь не свойственное ему хлебосольство.
В продолжение трапезы брат и сестра узнали так много о юном Мордонте и об его отце, что Бэйби даже воспротивилась желанию юноши снова переодеться в мокрое платье и стала уговаривать его (рискуя ко всем расходам этого дня прибавить еще дорогостоящий ужин) пробыть у них до завтрашнего утра. Но то, что сказала юноше Норна, только усилило его желание вернуться домой: к тому же как бы далеко ни простиралось гостеприимство, оказанное ему в Стурборо, однако ничто не манило его остаться там подольше. Поэтому он согласился занять у агронома его одежду, обещая как можно скорее возвратить ее и прислать за своей собственной. Затем он любезно распрощался с Триптолемусом и миссис Бэйби, причем последняя, хоть и огорченная потерей гуся, утешилась, однако, тем, что потратилась (раз подобная трата была все равно неизбежной) по крайней мере для такого красивого и веселого молодого человека.
ГЛАВА VII
Нет, ничего могучий океан
Не совершает лишь наполовину,
И жертвам, что в пучину увлекает,
И смерть несет он, и дает гробницу.
Старинная пьесаОт Стурборо до Ярлсхофа насчитывалось десять «длинных шотландских миль», хотя на пути пешехода не лежали все те препятствия, которые приходилось преодолевать Тэму О'Шэнтеру, ибо в стране, где нет ни изгородей, ни каменных оград, не может быть также «ни закладных жердей, ни перелазов». Однако число «текучих вод и торфяных болот», через которые предстояло перебираться путнику, вполне уравновешивало отсутствие вышеупомянутых препон и делало путешествие столь же трудным и опасным как возвращение Тэма О'Шэнтера из Эйра. Впрочем, ни ведьм, ни колдунов Мордонту по дороге не встретилось. Он вышел из Стурборо уже на склоне дня и только к одиннадцати часам вечера благополучно добрался до Ярлсхофа. Вокруг дома все было тихо и темно, и ему пришлось два или три раза свистнуть под окном Суерты, прежде чем она отозвалась.
При первом сигнале ей приснился приятный сон — она увидела того самого молодого китобоя, который лет сорок тому назад подавал такой же условный знак под окном ее хижины; при втором она проснулась и вспомнила, что Джонни Фи уже много лет как спит глубоким сном в холодных водах Гренландии, а сама она служит домоправительницей в Ярлсхофе; при третьем Суерта встала и открыла окно.
