Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода
— Это будет насмешка, а не освобождение Святой земли, если мы пойдем туда с запятнанными душами, — сказал епископ Конрад из другого угла шатра. — И те, кто не хочет подвергнуться отлучению от церкви, должны воздержаться от подобного шага.
«Тебе, Конрад, давно пора занять решительную позицию!» — подумал я, надеясь, что к нему прислушаются — кто из любви, а кто из страха. Возможно, стоит рассчитывать на него, если все-таки понадобится осуществить мой план, которого пока не было.
— Спасибо, что напомнили нам об этом, — сказал Жоффруа, маршал Шампани. Теперь, когда мне было известно, что именно он, действуя как посланник, заварил всю эту кашу, я надеялся, что он и здесь проявит свою нерадивость и выставит себя дураком. Держался он с раздражающим самодовольством. — Легат Пьетро, прочтите, пожалуйста, еще раз начальную фразу от слов «строго запрещаю».
Пьетро Капуано взял свиток и быстро нашел первую строчку.
— «…строго запрещаю всем, кто слышит или читает это послание, вторгаться…»
— Благодарю вас, — оборвал его Жоффруа. — Наша армия, включая венецианцев, насчитывает около двадцати тысяч человек, из которых менее двух десятков слышали или читали это послание. Строго говоря, все, кто не читал и не слышал его, не подвергнут никакой опасности свою душу, если согласятся на условия, предложенные нам высокочтимым дожем, и нападут на город.
— Бессовестное двуличие! — гневно воскликнул Конрад.
— Вам ли говорить о двуличии, епископ? — парировал Дандоло. — Сначала вы призывали пилигримов согласиться на наш план, лишь бы мы вывезли вас из Венеции. А теперь, когда мы уже в пути, когда поздно что-то менять, вы призываете их отказаться от соглашения? Вы знали обо всем еще в Венеции. Почему же тогда молчали?
Епископ, получив выговор, не проронил ни слова. Я тут же отверг его кандидатуру как возможного соучастника заговора — у меня не было времени, чтобы тратить его на пустословов.
— Прошу прощения, господа, — умиротворяющее произнес Балдуин Фландрский. — Призываю всех, сидящих здесь, открыть сердца предостережению Папы, подумать над его словами во время вечерней молитвы и на следующий день прийти к какому-то единому выводу. Мы все приняли крест от имени Святого отца, оба их преосвященства правы — мы не можем просто пренебречь его пожеланием. В то же самое время мы, разумеется, несем обязательства перед Венецией и благодарны ей за содействие, хотя много раз подводили ее, не выполняя условия договора. Дайте нам время до завтра поразмышлять, и тогда мы скажем свое слово. А пока предлагаю сохранить в тайне от всех угрозу отлучения от церкви. Если она дойдет до людей, то вызовет глубокую тревогу. Ваше преосвященство, — обратился он к легату, — могу я просить вас не разглашать послания до завтрашнего дня, пока мы постараемся решить, как действовать дальше?
Капуано нахмурился.
— Согласен утаить послание, пока не будет найдено решение.
С тех пор как у меня появилась задача помешать крестоносцам напасть на город, я с лихвой восполнил прежний недостаток интереса к жизни: выведал все, что было можно, на «Венере», а теперь познакомился и с политическими играми знати. Поэтому, когда епископ Суассонский предложил брату Капуано устроиться на ночлег в его шатре, я знал, что легат с неохотой принял приглашение: епископ Суассонский находился в лагере Дандоло — часто в буквальном смысле.
— Но отобедать прошу в моем шатре, брат, — сказал епископ де Труа, закадычный друг Жоффруа, маршала Шампани.
Хоть оба епископа и служили Папе, но явно не собирались оглашать его послание. Капуано это знал.
Совещание было окончено, вельможи бормотали что-то друг другу, с трудом передвигая ноги — на земле они чувствовали себя не увереннее меня. Дож подал знак, что желает проследовать в свой личный шатер, поэтому венецианцы тоже ушли — они не ковыляли, как остальные вельможи, но все равно ступали неуверенно. Капуано остался наедине со своими помощниками. Он сидел и расстроенно смотрел на послание Папы, которое по-прежнему сжимал в руке.
Я вышел к нему из темного угла и отвесил низкий поклон, стараясь привлечь его внимание. Хорошо хоть в шатре было темновато. Это давало надежду, что он не заметит фонарей под моими глазами.
— Ваше преосвященство, — произнес я с ломбардским акцентом и принялся доставать печать главнокомандующего, но тут же одумался: если маркиз Бонифаций и Папа недолюбливали друг друга, мои старания выдать себя за слугу маркиза с помощью маскарада не позволили бы мне втереться в доверие к человеку Папы.
Капуано изучающе смотрел на меня.
— Ты служишь у Грегора Майнцского? — с надеждой спросил он.
В первую секунду я даже испугался, но сразу понял, что он смотрит на тунику Ричарда с изображением зверобоя на груди. Вот теперь я действительно проникся уважением к Грегору: даже папский легат узнавал его эмблему!
— Да, господин. Он считает ваше прибытие в Задар в один день с нами почти чудом. Мой хозяин Грегор прислал меня к вам для услуг. Он хотел бы принять послание Папы на хранение, чтобы не возникло никаких споров среди тех, кто намерен использовать свиток в неблаговидных целях.
Я понимал, что рискую: если этому человеку известен символ Грегора, значит, он наверняка знал, кто повелевает Грегором.
Видимо, не знал. А если и знал, то уважение к набожности Грегора перевесило.
Ибо не прошло и минуты, как я держал в руках письмо Папы и точно знал, что с ним делать.
13
Проскользнув во французскую часть лагеря, помеченную красными крестами, я без всякого труда добился аудиенции Симона де Монфора и пасмурным вечером предстал перед его ясными очами. К несчастью, я оказался в очень неудобном положении — зажатым между двумя высоченными солдатами, висящим в полуметре от каменистой земли, и все потому, что вопил дурным голосом, как мартовский кот, распевая пародии на христианские гимны. Зато удалось добиться внимания Симона.
— Да это же британский еретик, — сухо произнес Симон своим приятным голосом. — За форму — хвалю, но, как вижу, ты до сих пор не принял крест.
— Не беру чужого, разве что если попадется какая-нибудь принцесса. Или нечто подобное, — небрежно добавил я, передавая ему папское послание. — Мой господин Грегор Майнцский пожелал, чтобы вы увидели сей документ.
— Откуда он у тебя? — едва выдохнул пораженный Симон, когда узнал печать.
— Мой господин передал свиток мне, я просто выполняю приказ. Сам точно не знаю, о чем там идет речь, знаю только, что дож хотел сохранить содержание в тайне. Господин Грегор подумал, что вы лучше сумеете распорядиться документом, ведь вы барон, а он простой рыцарь.
Симон де Монфор часто моргал, читая гневное послание Папы, запрещающее нападать на Задар.
— Есть один важный момент. Если Грегор Майнцский раздобыл документ с тем, чтобы можно было предать его огласке, значит, можно предположить, что он открыто выступит со мной против взятия города?
Я кивнул, понимая, что никоим образом не имею права гарантировать подобное развитие событий.
Было ясно, почему этот момент столь важен для Симона: стоило Грегору Майнцскому совершить какой-то поступок, то по крайней мере половина воинов и большинство рыцарей сразу решали, что так и нужно поступать, независимо от мнения их собственных баронов.
— А как насчет остальных рыцарей империи? — не унимался Симон.
Он уже начал заглатывать наживку. Глаза его горели, как у одержимого какой-то идеей человека. Я быстро просчитал в уме все варианты и решил, что в данном случае надежнее всего прибегнуть к честности.
— У него нет официального права повелевать германцами, но все они относятся к нему с огромным уважением. Если он воздержится от участия в сражении, то, скорее всего, они последуют его примеру.
Навязчивая мысль все больше овладевала Симоном.
— Это все меняет. — Он бросил взгляд через плечо на свою многочисленную свиту из родственников и друзей, передав письмо аббату, вновь обернулся ко мне, едва сдерживая волнение. — Очень хорошо, мой маленький еретик. Дай мне время подумать до утра, и завтра я скажу свое слово Грегору. А пока держи язык за зубами. Письмо Святого отца пусть хранится у меня.
— Разумеется, мой господин, — сказал я и тут же недовольно заворчал, когда два охранника уронили меня на землю.
Боги, отвечавшие за время, благоволили ко мне сегодня. Я вернулся к себе и успел переодеться в задубевшую от морской воды одежду как раз перед приходом Лилианы и принцессы, которые наконец-то, ковыляя, покинули «Венеру». Грегор и Отто по-прежнему отсутствовали — вместе с оруженосцами выгуливали лошадей. Лилиана, увидев на моей рубахе следы морской соли, принялась энергично ее чистить. Впервые за последний год кто-то обо мне по-человечески позаботился. Мне это понравилось.
