Джеймс Купер - Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник)
Эта смелая речь, произнесенная на ирокезском языке с видом полной уверенности, произвела сильнейшее впечатление на всех гуронов. Измена всегда порождает недоверие, и хотя Колючка – Йокоммон – употребил все средства, чтобы выслужиться перед своими врагами, однако, его усилия привели только к тому, что он был лишь кое-как терпим между ними. Как двойной изменник, он справедливо заслужил всеобщее презрение, и никто не вступал с ним в дружеские отношения. Сначала изменил он Уа-та-Уа, на которой хотел жениться, а потом сделался изменником всего своего племени. Никогда почти не смел он являться на глаза вождям, и гуроны караулили его так же, как и Уа-та-Уа. До сих пор он тщательно скрывался от Зверобоя, и тот не знал даже, что Колючка – Йокоммон – в лагере гуронов. Но теперь, к своему ужасу, изменник не мог больше прятаться за другими. Впрочем, он не стер со своего лица ирокезской раскраски, и под ее покровом молодой охотник не узнал его даже тогда, когда он вступил в кружок вождей.
– Кто и в чем здесь обвиняет Йокоммона? – сказал изменник, нагло выступая вперед.
– Я тебя обвиняю, и ты знаешь в чем! – вскричала Уа-та-Уа с живостью, хотя в поступках ее проглядывала явная растерянность, как будто она чего-то ожидала. – Обратись к своему сердцу, подлый беглец, и не смей приходить сюда с лицом невинного человека! Склони голову к светлому ручью и признай на своей фальшивой коже краску своих естественных врагов. Хвастайся потом, как бежал ты от своего племени и как накинул на себя французское покрывало. Пусть на теле твоем будут самые яркие цвета – я угадаю тебя везде и во всем, как подлую ворону в перьях колибри.
Все гуроны были в высшей степени изумлены этими словами девушки, которая всегда между ними отличалась необыкновенною кротостью. Колючка в свою очередь взбесился до того, что готов был растерзать на куски свою обвинительницу.
– Чего хотят от Йокоммона? – сказал он дерзко. – Если белому человеку наскучила жизнь и если боится он пыток, одно слово, Райвенук, – и я отправлю его к тем воинам, которых мы лишились.
– Нет, Райвенук, нет, нет! – вскричала Уа-та-Уа. – Зверобой не боится никого и ничего, и уж эта ворона всего менее для него опасна и страшна. Развяжите ему руки и поставьте его лицом к лицу с этим подлым трусом. Увидим мы, кто из них скорее отправится на тот свет.
С этими словами Уа-та-Уа бросилась вперед и принялась распутывать Зверобоя, но Райвенук приказал ее остановить. Вождь гуронов с недоверием следил за всеми движениями молодой индианки, которая при всей живости не могла скрыть своего беспокойного вида, слишком заметного для привычных глаз. Она прекрасно играла свою роль, но два-три вождя были убеждены, что все же эта роль противоречила ее настоящим чувствам. Таким образом, она обманулась в своей надежде именно в ту минуту, когда думала добиться полного успеха. По приказанию Райвенука все поспешили занять свои обычные места, и тогда молодые воины приготовились еще раз развести костер, так как всякая отсрочка была уже совершенно бесполезна.
– Постойте, гуроны! – вскричала Джудит в порыве бессильного отчаяния и едва понимая сама, что говорит. – Еще минуту, не более, как минуту!
Новое непредвиденное обстоятельство остановило ее крик. Молодой индеец стремительно прорвался сквозь густую толпу гуронов и мгновенно очутился в центре вождей, как самый близкий их приятель или как сумасброд, у которого вскружилась голова. Пять или шесть часовых было расставлено в различных пунктах по берегу озера, и Райвенук сначала думал, что это кто-нибудь из них спешил сообщить важную новость. Между тем движения незнакомца, расписанного с ног до головы, до того были стремительны и быстры, что с первого раза никак нельзя было узнать, друг он или недруг. В два-три скачка он очутился возле Зверобоя и в одно мгновение перерезал на нем все веревки, так что пленник совершенно овладел всеми своими членами. Тогда только незнакомец бросил взгляд на окружающие предметы. Он выпрямился, как сосна, поворотился, и гуроны увидели в нем молодого делавара. В каждой руке его было по карабину и один из них – «оленебой», снабженный патронами, – немедленно перешел к Зверобою, его владельцу. Совершив этот подвиг, Чингачгук бросил на гуронов свой орлиный взор, как будто смело вызывал на бой озадаченный лагерь. Присутствие двух вооруженных воинов привело в трепет всех гуронов. Их ружья, большей частью незаряженные, валялись под деревьями в различных местах, и гуроны могли обороняться только своими томагавками. Никто, однако, не обнаружил чувства страха, потому что казалось невероятным, чтобы два человека отважились сделать нападение на многочисленный лагерь. Вожди ожидали, что за этой смелой выходкой последует какое-нибудь предложение. Они не обманулись.
– Гуроны, – сказал краснокожий воин, – велика и обильна наша земля. Просторно жить ирокезам за большими озерами пресной воды, просторно и делаварам по эту сторону озера. Я – Чингачгук, сын великого Ункаса, родственник Таменунда. Уа-та-Уа – моя невеста, а этот белый человек – мой друг. Тосковало мое сердце, когда не было со мною искреннего друга, и я последовал за ним в ваш лагерь с твердым намерением защитить его от всяких напастей. Молодые делаварки ожидают Уа-та-Уа и удивляются, почему так долго ее нет между ними. Распростимся как следует и разойдемся каждый в свою сторону.
– Гуроны! – вскричал Йокоммон. – Человек этот – ваш смертельный враг, и его имя – Великий Змей! Если он вырвется отсюда, мокасины ваши оставят кровавые следы от берегов Глиммергласа до наших канадских деревень! Вы увидите, что я гурон и телом и душой.
Говоря таким образом, изменник бросил огромный нож в обнаженную грудь могиканина. Уа-та-Уа, стоявшая подле него, очень ловко толкнула его под руку, и грозное оружие вонзилось в сосну. Спустя мгновение такое же оружие засверкало в руке Великого Змея, засвистело в воздухе и ударило в сердце изменника. Все это происходило с необыкновенной быстротой, и гуроны еще не успели прийти в себя после внезапного появления Чингачгука. Наконец после гибели Йокоммона они, по-видимому, опомнились, испустили страшный воинственный крик и мгновенно пришли в движение. В эту минуту послышался в лесу необыкновенный шум. Гуроны приостановились и насторожились. То были глухие, ровные и правильные звуки, как будто по земле ударяли молотом. Через несколько мгновений что-то мелькнуло за деревьями и они ясно могли различить ряды английских солдат, выступавших мерным шагом.
Трудно описать последовавшую затем сцену. С одной стороны – стройный порядок, с другой – толкотня, суетня, исступленные крики и отчаяние. Яростные вопли ирокезского лагеря сопровождались радостными восклицаниями английских солдат. Не было еще сделано ни одного выстрела, весь отряд быстро продолжал свой марш, выставив вперед штыки. Гуроны очутились в самом невыгодном положении. С трех сторон они были окружены озером, а с четвертой путь их был прегражден ротою солдат, приученных к правильной военной дисциплине. Индейские воины бросились отыскивать ружья, и весь лагерь думал только о своем спасении. Среди этой общей суматохи Зверобой сумел сохранить все свое хладнокровие и присутствие духа. Поставив Джудит и Уа-та-Уа за двумя большими деревьями, он принялся искать Хетти, но безо всякого успеха, потому что ее увлекли за собою гуронские женщины. Потом, став на дороге, по которой гуроны бежали к озеру, он увидел между ними двух ожесточенных своих врагов, поднял карабин, взвел курок – и свалил их обоих. Это был первый выстрел, направленный против гуронов, и они, в свою очередь, поспешили ответить бесчисленными залпами. Но солдаты, по-видимому, не обратили никакого внимания на этот безвредный огонь и продолжали молча идти в штыки. Один только выстрел раздался из их рядов: стрелял нетерпеливый Генри Марч, их проводник и волонтер в английской роте. Вскоре, однако, послышались отчаянные вопли и стоны, которые обыкновенно сопровождают употребление штыков. Последовала ожесточенная резня, в которой не было пощады ни женщинам, ни детям.
