Синтия Хэррод-Иглз - Темная роза
– Что случилось, папа? – спросила она, пораженная мрачным выражением его лица. – Что такое?
– Пока ничего, моя радость. Вставай-ка побыстрее, одевайся и помоги одеться сестрам. Ты поедешь в Шоуз и останешься там с Илайджей и твоим кузеном Эзикиелом.
– Это из-за болезни, папа? – спросила Нанетта.
– Да. Там будет безопаснее – подальше от города и – Джеки и Дикона. Ну, поменьше вопросов и побыстрее собирайся, моя девочка.
Но она продолжала расспрашивать его:
– А матушка Кэт? – Джек сделал нетерпеливый жест, и она выскочила из постели. – Почему она не оденет девочек?
– Она занята твоими братьями. Скорее, дитя мое. Он повернулся к двери, и его пронизала легкая дрожь, он пошатнулся. Сердце Нанетты сжалось от страшной догадки:
– Папа, с тобой все в порядке?
Он повернулся к ней, и на его устах была прежняя, успокаивающая улыбка:
– Разумеется, малышка. Я просто немного устал – я на ногах всю ночь, слишком много слуг заболело.
Нанетта поверила его словам, так как он никогда не лгал ей раньше, ее всезнающий и всемогущий папа. Но в коридоре, закрыв за собой дверь, он прислонился к стене – его била дрожь, с него градом лил пот. «О Боже, – подумал он, – я тоже подхватил заразу». Его сердце сжалось от страха, он вдруг почувствовал себя таким беззащитным и одиноким, что ему захотелось вернуться в комнату и обнять свою старшую дочь в поисках утешения. Но он понимал, что этого делать нельзя, и как только приступ дрожи прошел, он взял себя в руки и направился к комнате, где матушка Кэт ухаживала за его сыновьями. «Мои мальчики, – подумал он, – только не мои мальчики». Но тут лихорадка пересилила его, и мысли стали путаться.
Нанетта разбудила Маргарет, и они оделись сами и одели Кэтрин и Джейн, а так как за ними никто не пришел, то они спустились вниз и вышли во двор. Солнце светило сквозь легкие облака, и уже становилось душно. Во дворе никого не оказалось. Оставив Маргарет с малышками, Нанетта пошла искать кого-нибудь из взрослых, но не нашла никого, кроме Эмиаса.
– А где все? – спросила она его. – Папа сказал, чтобы мы ехали в Шоуз, но кто нас заберет?
– Я, – ответил Эмиас. Его лицо побледнело, и он слегка дрожал, но держал себя в руках. – Папа велел мне, чтобы я отвез вас к дядюшке Ричарду и остался там с вами.
– А где твой отец?
– В часовне, на молитве. Он сказал, что раз мастер Филипп болен, то кто-то же должен молиться.
– А мастер Филипп тоже болен? – спросила Нанетта, пораженная тем, что священник мог подхватить чуму так же, как обычный верующий.
– Все больны, – ответил Эмиас, и его глаза заблестели от подступающих слез.
– Только не мой папа! – твердо заявила Нанетта. Но страх сделал Эмиаса жестоким, и ему хотелось видеть, что другие столь же несчастны, как и он, поэтому он сказал:
– И твой отец, и твоя мать больны, и дядя Эдуард, и тетя Мэри, и почти все слуги. Здоровы только мои родители.
– Нет, только не папа, – повторила Нанетта и вдруг вспомнила его внезапный озноб. Ее голос задрожал: – Я пойду к нему!
– Нельзя, – ухватил ее на бегу за руку Эмиас. – Не будь дурой. – Ему было неловко так говорить, он видел, что по ее щекам текут слезы. Она начала отбиваться от него:
– Папа! Мама! Пусти меня, я пойду к ним, – рыдала она.
Для своих девяти лет она была сильной девочкой, но Эмиасу не составило труда удержать ее. Он потянул ее к двери:
– Тебе нельзя туда, и тебе не разрешили бы взрослые. Ну-ка, поехали в Шоуз. Ты все равно ничего не сможешь сделать. И надо еще забрать остальных. Послушай, вовсе не обязательно, что они умрут, иногда люди поправляются, так что им тоже может стать лучше. Не плачь!
Нанетта с ненавистью смотрела на него, и слезы вдруг перестали течь из ее глаз. Потом они снова потекли, ее охватил приступ икоты. Папа сказал, что ей надо уехать, значит, она должна ехать. Она послушно пошла к воротам за своим кузеном, все еще державшим на всякий случай ее за руку.
– Надо самим запрячь лошадей, – произнес он. – Вряд ли мы найдем кого-либо из слуг. – Его голос звучал ободряюще, так как всякое приключение вообще будоражит мальчишек.
Пол встал с колен и покачнулся – но от усталости, а не от болезни. Он не помнил, когда в последний раз спал – вместе с Анной и оставшимися слугами ему приходилось присматривать за больными, а в остальное время он молился в часовне за больных и умерших. Приходили женщины из деревни и – нехотя и только за большие деньги – обмывали мертвых. Их было слишком много, и за душу каждого в часовне горели свечи: Джеки, Дикон, их мать, Эдуард и шестеро слуг. Бедная невеста Мэри была очень плоха, почти при смерти. И Джек – вот о нем Полу думать не хотелось. Джек не должен умереть, иначе как Полу жить с таким грехом? Он молился до исступления, его колени истерлись. Когда он уже не мог молиться, он встал и прислонился к стене. Его рука уперлась в мраморное надгробие. Пол Взглянул на надпись: «Изабелла Морлэнд, 1437—1469. Покойся в мире». Слишком много мертвых.
У дверей почудилось движение, и он увидел маленькую темную фигурку в тени.
– Кто здесь? – устало спросил он. «Наверно, кто-то из слуг пришел сказать об очередной жертве», – подумал он. Но это был не слуга, это был ребенок. – Кто ты?
Он шагнул вперед, и тень эхом повторила его движение, из тьмы возникли горящие глаза его сына – Адриана.
– Моя мать больна, – произнес он, – вы должны поехать к ней.
Его сознание отказывалось воспринимать слова, но тело прореагировало само, и он обнаружил, что быстро направляется к двери, раньше, чем осознал смысл сказанного.
– Как ты сюда попал? – спросил он.
– Я бежал, – ответил мальчик.
– Я возьму лошадь, ты поскачешь со мной. Есть кто-нибудь с ней? Ты вызвал доктора?
– Нет, – ответил он и с некоторым презрением посмотрел на отца, – в городе, в такое время?
– Надо что-то с собой взять. Как она? Нет, неважно. Ты можешь оседлать лошадь? – Мальчик кивнул. – Тогда иди и оседлай какую-нибудь, я буду во дворе через несколько минут.
Мальчик убежал, а Пол пошел в дом собрать какие-нибудь снадобья, которыми пытались лечить чуму. «Пытались и не смогли», – мелькнуло в его сознании. Не помогало ничего, кроме внутренней силы человека. Женщины были менее восприимчивы – и все же Бел умерла. Боже, Боже, пожалуйста, только не Урсула! Он побежал.
Адриан нашел лучшую лошадь и быстро оседлал ее. Пол не стал тратить время на слова, вскочил в седло и протянул руку мальчику. Адриан ухватился за нее и, опершись ногой о его ботфорт, вскочил в седло за ним. Через секунду они мчались по дороге в город. Дом, в котором ее поселили, был на Прайори-стрит, прямо за церковью Св. Троицы, – внизу жил горшечник и располагалась его мастерская, Урсула жила наверху.
