Владимир Пистоленко - Крылья беркута
— Подохну, подохну без своего Урала, как бездомная собака. Без него и жизни мне нет.
И он не лгал. Привычка? Может быть. Но оно и понятно: и детство здесь пробежало, и юность, да, словом, вся жизнь! Вот потому, наверное, и тянет домой.
Наверху стукнула дверь, на лестнице послышались легкие шаги. Стрюков прислушался — должно быть, Надежда. Да, она. Прошла в свою комнату. Вот и она тоже, долго считал — свой человек. Просмотрел! Под самым носом такое зелье выросло. Когда коня обучают, кнута не жалеют. Похоже, тут строгости мало было. А может, чересчур много? Пчела вон тоже больно жалит, а все ж, чтоб мед давала, ее сладким подкармливают. Да ну ее к лешему, соплячку, есть о ком думать, будто и без нее мозгам не с чего сохнуть!
Иван Никитич взглянул на часы — да, можно сказать, ночь пролетела. Пролетела?! Не то слово.
Пролетела — значит промелькнула, словно на птичьих крыльях ее несли, а тут — тянется, будто на старых, облезлых волах ее везут.
Скоро начнет светать. Стрюков хотел снять со свечи нагар, но вместо того нечаянно погасил ее. Полез в карман за спичками, да так и не достал их — уснул.
В полусне не мог разобраться, почему его будят и что от него нужно. И только когда Василий еще раз повторит, что у ворот какой-то человек просит немедля вызвать Ирину Ивановну, хозяин пришел в себя.
— Какой там еще человек? Где он?
— Там, за воротами, — пояснил Василий, — как вы и велели, чтоб никого во двор...
— Не спросил, зачем ему Ирина Ивановна?
— Не поясняет. Срочно, говорит, зови — и весь сказ! А я сам не могу без вашего на то приказу.
— Пускай днем приходят, нечего по ночам шататься, — недовольно буркнул Стрюков, соображая, кто же это мог быть. «Должно, Иринин гость, — решил он, — кроме него, больше некому. Никто не знает о приезде Ирины». — Не заметил — военный?
— Не разглядел.
— Тоже мне охрана.
— Темень. И опять же буран, — оправдывался Василий. — Я к щели и так и этак прилаживался — не разобрать, потому как темень, словно у быка в брюхе.
— В голове у тебя тоже не светлее. Одет во что?
Василий безнадежно вздохнул.
— Я же говорю... — невнятно бормотал он и, вдруг оживившись, радостно замахал руками: — Башлык у него на голове! Вот как есть башлык!
«У Обручева тоже был башлык. Видимо, он и есть, этот самый поручик. Стучится среди ночи, как к себе домой. Но делать нечего, разбираться некогда...»
— Пошли! — бросил он Василию.
— Так, Иван Никитич, — несмело запротестовал тот, — не в обиду сказать, не вас кличут...
— Тоже мне советчик, — хмуро промолвил Стрюков, не понять — то ли в насмешку, то ли в осуждение. Все же остановился. — Давай иди, скажи ему, Ирина Ивановна скоро, мол, выйдут. Понял? Да прислушайся — один он там или еще кто...
Стрюков с Ириной вышли за ворота. Обручев был весь припорошен снегом. Ирина бросилась к нему:
— Бог мой, Григорий Иванович, почему вы здесь? Пойдемте в дом, — Ирина протянула руку, намереваясь увести его за собой.
— Спасибо, Ирина Ивановна, но, к сожалению, не могу.
— Э, нет, так не пойдет, — недовольно протянул Стрюков. — Хозяев обидите. Так что — пожалуйста, просим. Не пойдете добром — силком утянем, — не совсем удачно пошутил он.
— Об этом, если хотите, когда-нибудь на досуге, — усмехнувшись, сказал поручик и, став серьезным, пояснил: — Сейчас у меня времени в обрез. Я забежал на одну минутку.
— Перекусить-то хотя удалось? — спросил Стрюков.
— Спасибо. У атамана. Правда, на ходу, но сейчас не до пиршеств. — Шагнув к ним поближе, почти вплотную, Обручев зашептал: — Я забежал как преданный друг Ирины Ивановны и вообще вашей семьи. То, что я вам скажу, пока тайна... Готовится отступление.
— Чье? — выдохнул Стрюков.
Обручев удивленно глянул на него.
— Атамана, конечно.
— Нет, это все-таки правда? Понять того не могу...
Обручев не стал слушать Стрюкова, видимо не интересуясь тем, чего тот не в состоянии понять.
— Штаб казачьего войска уже покинул город. Только что. Атаман тоже. Завтра к вечеру — хотя это уже не завтра, а сегодня, — так вот, сегодня к вечеру в Южноуральске войск атамана не будет. Полковник Рубасов при мне отдал приказ выпустить из тюрьмы уголовников.
— Быть того не может! — возмутился Стрюков. — Это же безумство!
— Не сказал бы. В борьбе, как известно, все средства хороши. Полковник Рубасов понимает, что делает. Но соль не в этом. Иван Никитич, — почти просящим тоном заговорил Обручев, — я забежал уговорить вас: уезжайте! Рубасов советует держать путь на Уральск, вслед за штабом. Туда будут отходить и главные силы. Времени мало, да и обстановка, как мне известно, серьезная. Красные, оказывается, уже захватили часть города... Ирина Ивановна! Уезжайте, умоляю!
Последние слова Обручева прозвучали так искренне и сердечно, что Стрюков понял и окончательно утвердился в мысли, что Ирина ему не совсем чужая и уж если он так упрашивает, то и вправду боится за ее судьбу.
— А вы? — немного помолчав, спросила Ирина.
— Я? Остаюсь здесь, — не сразу и через силу ответил он.
— Зачем? — не скрывая волнения, спросила Ирина.
Стрюков отошел в сторону.
— Опасно, да?
Не отвечая прямо на ее вопрос, Обручев сказал:
— Я должен остаться здесь. Должен. И хочу этого. Понимаете? Но вы знайте, что со мной... В общем обо мне не беспокойтесь. И берегите себя. А я найду вас. Где бы вы ни были... Прощайте. И Христом-богом молю: уезжайте!
Обручев сорвал перчатки, взял руку Ирины, мягко сжал ее и поднес к губам.
— Да хранит вас бог! — прошептала Ирина, перекрестила его, потом вдруг крепко обняла, поцеловала и отпрянула.
— Прощайте, Иван Никитич! — сказал Обручев, козырнул и, не оглядываясь, быстро зашагал по улице.
Через несколько мгновений он исчез в буране.
Глава четырнадцатаяЕдва наступил рассвет, снова началась пальба. Так же, как и ночью, выстрелы гремели неподалеку, видимо, сражение шло за центр города. Было похоже, что войска казачьего атамана засели в Гостином дворе и ведут оттуда прицельный огонь по наступающим красным. А взять Гостиный двор нелегко — крепость! Его построили более двухсот лет назад, еще в те далекие времена, когда и сам город был неприступной крепостью.
Гостиный двор — громадный четырехугольник, со всех сторон обнесенный высоким двухэтажным сооружением с каменными стенами толщиной в полтора метра. Четверо массивных кованых ворот: из пушек по ним пали — не прошибешь. А над воротами башни с бойницами. Если поставить там хотя бы по одному пулемету, никакая сила не подступится, к тому же город раскинулся на ровном месте, улицы прямые, из конца в конец просматриваются. Словом, в Гостином дворе можно сидеть до тех пор, пока хватит припасов.
