Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень со львом
Маргарита и ее дети как раз проезжали через эту деревню, превратившуюся в кладбище с огромными гробами-домами, когда услыхали стук. Удары доносились из лачуги. Они остановились… Какая-то женщина билась внутри заколоченного дома и звала на помощь. Она переболела чумой вместе со всеми своими близкими, но каким-то чудом выжила и теперь хотела выйти. Но у Маргариты была лишь одна забота — безопасность собственных детей. Она ответила сухо:
— Ну так выходите!
— Я слишком слаба. Умоляю вас! Здесь трупы моих сыновей и мужа, я заперта вместе с ними. Я не хочу вот так умирать!
— Ничем не можем вам помочь. Молитесь Богу.
Маргарита сделала детям знак следовать за ней и дала шпоры коню. Но, выбравшись из деревни, вдруг заметила, что едет одна…
Не сговариваясь, Франсуа и Жан остались. Франсуа отвязал секиру — тяжелый боевой топор своего отца, который вез притороченным к седлу, — и, держа оружие обеими руками, обрушил на дверь град ударов. Жан стоял рядом и пристально следил за братом.
Маргарита, удивленная и восхищенная, наблюдала за своими сыновьями. Впервые они ослушались ее. Несмотря на свой юный возраст, они стали независимыми, они стали мужчинами, и какими мужчинами! Они не отступили там, где спасовал бы даже храбрец. Львенок и волчонок оказались вовсе не из тех, кто спасается бегством.
Франсуа, морщась от натуги и яростно встряхивая белокурыми кудрями, возился с неподатливой дверью; Жан, сидя на слишком большой для него лошади, молча смотрел, как тот орудует. Окунувшись в мир ужаса и смерти, каждый из братьев отреагировал на него по-своему: Франсуа — действием, Жан — созерцанием.
Дверь затрещала и уступила. Изнутри пахнуло таким зловонием, что лошади взвились на дыбы, но Франсуа и Жан справились с ними. Выскочила растрепанная крестьянка и, молитвенно сложив руки, упала на колени перед этими детьми на высоких конях — наверняка приняла их за ангелов. Только тогда Франсуа и Жан поехали вслед за своей матерью.
С самого начала своего затянувшегося бегства они не были в церкви. Поэтому, завидев какой-то монастырь, Маргарита решила остановиться там ради молитвы и отдыха. Ворота портала были открыты. Они спешились и вошли. Монастырь казался пустым. Идя через обитель, они не встретили ни одной живой души. Приблизившись к церкви, Маргарита заглянула туда, но, испустив крик ужаса, бросилась прочь. Жан и Франсуа побежали посмотреть, чего она так испугалась. В первый раз они слышали, чтобы их мать так кричала.
Но возле входа Франсуа тоже разразился воплем и отскочил назад. Из церкви доносился чудовищный смрад. И только Жан не остановился перед зловонием. Он задержал дыхание и вошел в двери.
Внутри было светло. Яркое солнце пробивалось сквозь витражи. Монахи все оказались здесь — в своих грубых рясах они сидели на скамьях. Но все они были мертвы и теперь гнили. Их тела плавились, разлагались, разжижались, немые и неподвижные, — участники кошмарной мессы. Некоторые оставались в молитвенных позах — сложив руки, опустив голову на грудь, другие завалились, словно пьяные, третьих смерть застала в уродливых позах, выражающих крайний ужас. Те, кто умер недавно, еще казались живыми. Иные — как было заметно — перед смертью разговаривали друг с другом. Имелись и такие, у кого вместо лиц зияла маска смерти, и мерзкая сгнившая плоть кусками вываливалась из-под капюшона. Полчища мух с гудением перелетали от одного мертвеца к другому, так что впору было спросить себя: благодаря какому извращению природы эти живые существа добывали себе пропитание из нагромождения смерти?
Ближайший к Жану монах сидел, откинувшись на спинку своей скамьи, запрокинув и слегка развернув влево голову. Его рот кривила страдальческая гримаса, а лицо было покрыто черноватыми пятнами, похожими на грязь. Но больше всего пугал его взгляд — невыносимый, выражающий потрясение и нечеловеческую муку. Капли гноя, вытекшие из его глаз, были похожи на слезы. Жан перекрестился и вышел.
Оказавшись на свежем воздухе и сделав несколько шагов, он услышал дребезжащее пение. К церкви, опустив голову и скрестив на груди руки, приближался монах. Завидев Жана, он вздрогнул. Жан заметил у него на лбу характерные пятна.
— Что ты тут делаешь? Беги!
— Я хотел бы знать…
— Почему мы приходим умирать сюда, в церковь?
— Нет. Почему люди стали умирать все сразу? Почему — чума?
— Потому что так Бог судил. Ангел-губитель обнажил свой меч. Это торжество смерти… Triumphus mortis!
И он еще раз пробормотал дрогнувшим голосом:
— Triumphus mortis!
Жан опустился на колени.
— Благословите, отец мой.
Монах поднял дрожащую руку, но остановился. Чувствуя, как его охватывают предсмертные судороги, он собрал остатки сил и внимательно оглядел Жана.
— Берегись, сын мой, твоя душа слишком крепка.
Жан ничего не ответил и только опустил голову. Монах благословил его и вошел в церковь.
Некоторое время спустя в глубине леса Маргарита де Вивре и ее дети обнаружили крохотную деревеньку. Она была отрезана от всего мира, и там даже и слыхом не слыхали о чуме.
Они попросили приюта в обмен на работу своих рук. Их приняли. Деревушка насчитывала с десяток домов, один из которых пустовал. Его-то и предоставили беглецам, и с этого момента каждый из них взял на себя часть забот общины. Маргарита сучила пряжу, Жан научился шить, причем проявил редкую сноровку, а Франсуа орудовал топором и пилой.
Так прошла зима, потом весна, но ни один путник не заглянул к ним. Маргарита и ее дети, затерянные в глуши, по-прежнему задавались вопросом: может быть, там, в мире людей, бедствие уже кончилось или, может, наоборот, погубило все остальное человечество? И когда они выберутся отсюда, то не придется ли им обнаружить, что всякая жизнь исчезла?
На деревьях уже набухали почки, когда деревня сделалась добычей крысиного нашествия. Несколько дней спустя у одной крестьянки обнаружились ужасные признаки болезни. Она умерла через несколько часов, харкая кровью. Каким-то неведомым путем чума добралась и сюда. Маргарите и ее детям снова предстояло бежать. Они тотчас пустились в путь.
Лес был и впрямь непроходим. Точнее, заблудиться в нем было очень легко, а вот выбраться — почти невозможно. Целых два дня, ведомые Маргаритой, которая ориентировалась по солнцу и утренним звездам, пробивались они на север, никуда не отклоняясь от этого направления.
Настал рассвет третьего дня. Он обещал стать гораздо более жарким, чем предыдущие. Поэтому Франсуа и Жан удивились, видя, как дрожит их мать, садясь на лошадь. Она поторопилась подавить их внезапный страх:
— Это роса. У меня из-за нее вся одежда промокла.
