Михаил Шевердин - Перешагни бездну
— Теленок!
— Оно!
— Что «оно?
— Оно, «существо», уже полчаса бежит. Оно бежит по дороге впереди... передо мной...
— И что же? Пусть бежит. Отбился от коровы и бежит. Ищет мать.
— Оно… молчит! Теленок бы мычал, звал. Оно... ведет нас. Существо это... ох... албасты — дьявол. Это Гуль-и-Биобони. Дух путыни! Оборотень. Оно заведет нас в чащу, в тьму, в глушь. Оно не уступает дороги уже полчаса. Не сворачивает и не дает мне свернуть. Куда я ни поверну коня, туда и оно... Оно бежит. Надо поворачивать. Поедем обратно.
Домулла Мирза Джалал, умный, образованный человек, восточный философ, презрительно отзывался о суевериях и суеверных людях. И презирал тупнц, всерьез веривших в «феель» — гадание, предсказания и прочую чепуху. Но при всем том он терпеть не мог, когда Ишнкоч подтрунивал над сказками о всяких джиннах, Алмауз Кампырах, оборотнях. Тем более поражало поведение его сейчас. Он категорически отказывался ехать дальше. Он бормотал: «Смотрите! Оно остановилось. Мы встали, и существо остановилось. Берегитесь! Нас ждет беда».
Даже когда домулла попросил Ишикоча согнать теленка с тропинки, что тот сделал без возражений, и тогда еще пришлось уговаривать почтенного философа. Он все рвался вернуться на станцию.
— Семьдесять верст? Ночная дорога в безлунье? Нет! — решил домулла.
Среди темных куп тугайных зарослей чуть белел светлым пятном Белок, и из тьмы доносился бодрый голос Ишикоча:
— Сюда! Помереть мне, если где-то здесь не пекут хлеб. Боже правый! Я слышу запах хлеба.
Но Мирза Джалал упорствовал:
— Беда нас ждет. Над нашей головой плохой знак. «Оно» ведет нас. А свой талисман я оставил в Самарканде.
Судя по слышавшемуся в темноте легкому сопению и дробному стуку маленьких копытец, теленок не отставал.
Они так и не доехали в ту ночь до Афтобруи. Мирза Джалал забыл дорогу. Где-то совсем близко чувствовалось холодное дыхание Усман-Катартала. Темная громада его загораживала звезды, и над спящими тугаями в небесах серебрилась узкая полоска не то снега, не то тумана. Дул в лицо холодный, совсем не летний ветер, доносился ровный, монотонный шум Зарафшана, мчавшего свои воды где-то рядом. Они ехали правильно. Но только потому, что перед ними бежал невидимый во тьме невинный теленок, Мирза Джалал не смог, а возможно, и не захотел подняться в нужном месте из низины на подножие гор, где начинается благословенное Лицо Солнца.
В бессильной ярости домулла оставил мысль ехать дальше. Он понимал, как дорого может обойтись опоздание. Он даже стегнул разок своего Серого, чего обычно никогда не делал. Словами он стегал и Мирзф Джалала и Ишикоча, стыдил их, упрекал. Что же оставалось делать?
Но поразительный нюх Ишикоча избавил их от ночевки в лягушачьем болоте на мокрой траве. Неизвестно, он ли, теленок ли, но так или иначетропинка вывела их к жилью.
Из тандыра вырывались яркие языки пламени. Пылавшая ярким румянцем, полногрудая, круглолицая, с толстыми, в палец, сросшимися над переносицей бровями, булунгурка пекла лепешки.
О них, о горячих лепешках, и сказал своим спутникам маленький самаркандец час назад, вскоре после встречи с назойливым албасты. Булунгурка и ее супруг Турабджан, сторож водозаборного сооружения, очень обрадовались своему пропавшему теленочку-«оборотню» и неожиданным гостям.
Ничем не показывал Ишнкоч, что он перенервничал и подосадовал. В его степном приветствии, обращенном к владельцу хижины, тандыра й красавице-булунгурке, звучало самодовольство, когда он, еще не слезая со своего Белка, важно поздоровался:
— Мол джан амонми? Здоровы ли скот и душа? Да снизойдет милость на твой дом!
И скот и душа водного сторожа Турабджана оказались в удовлетворительном состоянии. Наши путешественники чувствовали себя преотлично в низенькой, с прокопченным потолком мазанке, правда, полной дыма, но с обильным дастарханом, запашистымм поджаристыми лепёшками и рисовой кашей со сливочным маслом. Если не сидеть, а возлежать на ватной подстилке, то можно спастись от едкой гари, от которой страдал рослый, высоченный, огромный Мирза Джалал. Он никак не умещался в промежутке между паласом и дымной пеленой, кашлял и непрерывно вытирал слезы.
Ишикоч ехидничал:
— Во всем есть хорошее. Человек самое выносливое существо, ко всему привыкает. Мы все сидим тут, а комары улетучились, не выдержали.
— Хорошо! — поддержал домулла. — Злее здешних комаров не приходилось видеть.
— В Афтобруч завелись комары позлее наших, — неторопливо проронил Турабджан. Его гладкий лоб сжался в гармошку морщин, раскосые глаза посерьезнели, а светлые монгольские усики опустились еще нитке к подбородку.
— Комары? — послышался из дымного марева голос Мирза Джалала. — Кто такие?
— Кто? - насторожился домулла.
— Они сегодня выехали из Афтобруи и переправились через Зарафшан ниже Раватхаджн,— объяснил сторож.— Благодарение богу, вы не встретили их. В тугаях нехорошо, тревожно.
— Кто они? - настаивал домулла..
— Кумирбек-басмач. И с ним его угольщики. Очень злой народ. Винтовок полно! Ох, ох, опять, что ли, начинается? Пять лет мы тихо жили. Теперь колхозам плохо придется. Это так же верно, как и то, что меня зовут Турабджан — Рыболов.
— Вы их сами видели?
— Нас они не трогают. Мы воду людям даем. Аллах любит тех, кто воду людям дает. — Турабджан уводил в сторону хитрые глаза.
— Сколько их проехало? — допытывался домулла.
Сторож пожал плечами. Он не хотел впутываться. Вопрос домуллы ему не понравился. И все же он ответил:
— Проехало восемнадцать вооруженных и двое невооруженных.
— О творец, — просипел Мирза Джалал. Он все еще не мог прокашляться. — Убери, наконец, этот ядовитый дым! Открой дверь, ты, Рыболов. Мы, городские, не привыкли к такому невежеству.
Сторож, не ответив, пошел открывать дверь.
— Мы напали на след. Мы едем в Чуян-тепа, а она в Чиян-тепа, — без особого подъема проговорил домулла. — Мы правильно едем.
— Правильно едем. А албасты на дороге? — прохрипел Мирза Джалал.— Там восемнадцать бритв-сабель, там восемнадцать стреляющих на версту ружей, там зубастый, с окровавленной пастью волк — ишанский сын Кумырбек — бек головорезов, там еще Одноглазый курбаши.
— Они переехали нашу дорогу в том месте, где мой хозяин испугался теленочка... — подзуживал Ишикоч. — Они наехали на стадо, напугали теленка, и он отстал от коровы, своей матушкш. Хи, а потом теленочек превратился в албасты, в горного злого дива Гуль-и-Биобони.
