Михаил Попов - Темные воды Тибра
Так и было сделано.
Волукс во всем следовал строго намеченному плану. Он ехал молча, не пытаясь вступать в дружеские разговоры или веселить важных гостей отца какой-нибудь охотничьей историей, как это было принято у мавританцев и нумидийцев.
Когда показались четыре высохших дерева, похожих на группу скелетов с высоко поднятыми руками, бредущих навстречу путникам, царевич вдруг остановил коня.
– Что случилось? – спросил Метробий, испуганно вертя головой. Вслед за ним этот вопрос задали все, вплоть до рядовых римских кавалеристов.
Сулла молчал в ожидании объяснений.
Из-под сухих деревьев показались два краснолицых, голых по пояс мавританца, покрытых замысловатыми татуировками и шрамами.
– Кто они? – требовательно спросил Цион.
– Это мои люди, – спокойно пояснил Волукс.
Дикари повалились на землю, прямо у копыт коня царевича, и что-то бормотали.
– Что они говорят? – продолжал песню своего недоверия Цион.
Волукс, не глядя на него, сказал:
– Это мои лазутчики в здешних местах. Они говорят, что дальше дорога небезопасна. Взбунтовался вождь гетулов Гема.
– Откуда мы можем знать, что это правда, я не понимаю этого тарабарского языка, – заявил Цион.
Тут подал голос сам квестор:
– А я понимаю хорошо. Гетулы действительно взбунтовались. И произошло это недавно. Когда мы обговаривали маршрут, это было еще неизвестно.
– Да, тебе понятно, что они лопочут, но откуда ты можешь знать, говорят ли они правду. Может, эти дикари мирно ловят рыбу, а мы вынуждены будем повернуть на другую дорогу! – пришел на помощь своему товарищу Вульгат. – Ведь сейчас этот царевич предложит нам именно это. Не правда ли? – Теперь римский офицер обратился прямо к Волуксу.
Тот пожал плечами.
– Проехать другой дорогой – безопаснее.
– Вот видишь, Сулла! – Лицо Циона исказила яростная гримаса.
Квестор, не обращая особого внимания на крикуна, спросил у непроницаемого Волукса:
– Какой дорогой ты предлагаешь ехать, если мы не хотим столкнуться с гетулами?
– Через Тапр, через старые карфагенские виноградники. Это лучший путь.
– И он приведет нас прямо в руки Югурты, да? – ехидно кривя губы, спросил Цион.
– Я убежден, что даже если гетулы бунтуют, то не по своей воле, их кто-то взбунтовал, – бурчал Вульгат, – нас считают дураками, клянусь Беллоной!
Сулла внимательно посмотрел в глаза Волукса.
– Царевич, если ты посоветуешь ехать через Тапр, мы, безусловно, последуем твоему совету, ибо по договору с твоим отцом наша безопасность в твоих руках.
Какая-то неуловимая судорога пробежала под оливковой кожей лица мавританца. Он твердо ответил:
– Я уже посоветовал, если ты слышал.
Больше не говоря ни слова, квестор сделал знак рукой – и небольшой кавалерийский отряд начал медленно поворачивать.
Изрыгая проклятия, заявляя, что они не желают погибнуть, как безмозглые куры, офицеры последовали за ним.
– Может быть, для начала погадаем? – осторожно спросил авгур; гаруспик, видимо, уже осведомленный об обыкновениях Луция Корнелия на этот счет, только криво улыбнулся.
Сулла поймал взгляд Марка Кармы. Тот был серьезен. Впрочем, квестору было отлично известно происхождение этой серьезности: непривычный к верховой езде, раб превратил свой зад в сплошной синяк. Жаловаться ему не пристало, ибо с прежним секретарем квестора ничего подобного случиться не могло.
Злорадно усмехнувшись, Сулла поскакал в голову колонны, обгоняя тупо месившие красную пыль шеренги всадников.
Переночевали в небольшом безлюдном оазисе, под уныло шелестевшими пальмами и низко-низко нависшими звездами. На них смотрело множество горящих глаз, перемещавшихся с места на место.
– Кто это, духи пустыни? – брезгливо поинтересовался Цион, твердо держась за рукоять меча. Он был уверен, что при помощи старого доброго клинка он, в случае чего, и с духами справится.
– Это собаки, – пояснил Волукс, – здесь раньше была деревня. Людей убили, собаки остались.
– Ах, собачки, – успокоился римлянин, укладываясь на свернутое одеяло поближе к костру.
На следующий день почва сделалась твердой, белой, местами каменистой.
– Какие тут могут быть виноградники? – удивлялся Вульгат, вспоминая благодатные плантации своей Этрурии. Скоро он был посрамлен. Стоило отряду перевалить через холм-другой, как глазам открылась сплошная зеленая равнина. Все словно было залито густой растительной пеной.
– Кому же принадлежат сейчас эти богатства? – восхищенно поинтересовался этруск.
– Это владение нумидийского царя Миципсы, – ответил Волукс, – но когда началась война с римлянами… – Он осекся, почувствовал, что неправильно построил фразу.
Прочие предпочли сделать вид, что ничего особенного не произошло.
– Когда началась война, эти земли были у Миципсы отобраны. Земли не обрабатываются, все меньше остается людей, умеющих ухаживать за виноградниками.
– Достались бы эти земли мне, – захохотал Вульгат, – я бы нашел тысячу умельцев и привез их сюда. Никто, клянусь Бахусом, не отказался бы. А кто отнял эти земли у Миципсы?
Волукс чуть пришпорил коня. Отряд скакал по широкой, заросшей сухой колкой травой дороге, проложенной посреди плантации. Впереди виднелись какие-то белые постройки, похожие на жилые. Слева мелькнуло что-то полуразрушенное, кажется, здание для винного ворота.
– Так ты не ответил мне, кому сейчас принадлежат эти богатейшие земли? Кто показывает нам сейчас свое полное неумение хозяйствовать?
Вместо царевича офицеру ответил квестор:
– Это имение и все земли западнее, вплоть до реки Мулукки, присоединил к себе Югурта.
– Югурта?! – Произнесенное даже вполголоса имя произвело угнетающее действие на римлян.
Цион, обогнавший инстинктивно придержавшего повод Вульгата, прямо спросил у мавританского царевича:
– Так мы находимся на землях Югурты?
Юноша попридержал коня и повернул его с прямой аллеи на боковую, тоже, впрочем, широкую. Она резко уводила вниз, в небольшую замкнутую долину, виноградное одеяло обрывалось где-то на половине спуска, и дальше можно было видеть высаженные в несколько рядов финиковые пальмы, а под этими пальмами – огромный военный лагерь.
– Да, – сказал Волукс, – это земли Югурты, а вон там расположено его войско.
– Ах ты, предатель! – почему-то заорал жрец-авгур, его сильнее всех поразило циничное поведение царственного дикаря, заманившего римлян в ловушку.
Офицеры схватились за мечи. На их лицах выразилась суровая готовность начать бой. Сначала изрубить на куски этого юного негодяя, а потом бежать подальше от этих роскошных плантаций.
