Эльвира Барякина - Аргентинец
— Вы меня не так поняли…
— Всё я правильно поняла! — Нина вдруг разъярилась. — Конечно, мы поедем в Буэнос-Айрес! И возьмем с собой Жору, который пойдет не в гимназию, а на дворницкую службу, потому что ни слова не знает по-испански. Еще мы возьмем Елену, потому что без нее Жора не поедет. И ее родителей, которые, разумеется не отпустят дочь одну, невенчанную, с парнем, которому не исполнилось восемнадцати лет. И разумеется, мы берем дядю Гришу с семейством. Если я сбегу, у него тут же отберут казенный подряд, а я не представляю, на что он будет жить, если завод встанет. Да, и в довесок мы возьмем мою свекровь и ее компаньонку. У Софьи Карловны хватило ума потратить все сбережения на Заем Свободы, и если я не буду давать ей денег, она умрет с голоду.
— Вы не обязаны заботиться обо всех и каждом!
— Клим, я не могу любить человека, который не понимает, что такое ответственность за близких!
Она повернулась и пошла прочь, на ходу задев газету на бильярдном столе. Та с тихим шелестом сползла на пол.
— Жора, ты масло не забыл? — спросила Нина. — Я его на кухне на подоконнике оставила.
Голос ее звучал спокойно, будто ничего не случилось.
4
У причала толпился народ — фильянчик запаздывал. На сходнях, ежась от утреннего холода, сидел матрос и неумело дул в губную гармошку: резкие свистящие звуки пилили воздух.
Нина стояла в стороне ото всех — маленькая птичка, острокрылый стриж. Она отдала себя Матвею Львовичу в обмен на казенный подряд, чтобы ее свекрови и прочим родственникам было что есть.
Чувство невозможности, глупости, ошибки. Что же теперь — вернуться в Аргентину и жить как прежде? В душе все ломалось от возмущения, когда Клим думал об этом. Заставить Нину послушаться, припугнуть тем, что он отберет у нее дом?
Господи, что она затеяла? Сейчас приедет в Нижний и пойдет к хозяину? Да она с ума сошла!
— Прекратите дудеть! — рявкнул Клим на матроса.
Тот обругал его, но все-таки сунул гармошку в карман.
— Пожалуйста, не задирайте его! — умоляюще шепнула Климу Елена.
— И не подумаю.
Он как раз хотел нарваться на драку — столько накопилось беспомощного бешенства. Но матрос отвернулся и больше не подавал голос до прихода фильянчика.
Нина села на корму — подальше от Клима. Нахохлилась, накрыла шалью волосы, закудрявившиеся от тумана. Он не сводил с нее взгляда. Как бы все сложилось, если бы он встретил ее до побега из Нижнего? Если бы тогда понял, что вот она, девочка, из-за которой будут гореть вены? В 1907 году ей было десять лет, она ходила в Мариинскую гимназию — через дорогу от его дома. Надо было беречь ее, баловать, ждать, пока вырастет. Не отдавать никаким графьям…
Матрос крутил на пальце бескозырку и мурлыкал:
Эх, прапорщик,
Зачем ты женишься?
Вот придут большевики —
Куда ты денешься?
Клим переступил через его вытянутые ноги и подошел к Нине. Сел рядом. Долго молчал.
Чавкало колесо, летели брызги и, ударяясь о палубу, распадались на звездчатые кляксы.
— Нина… Не возвращайтесь к Матвею.
Она не повернула головы.
— Не возвращайтесь! — повторил Клим. — Вы же его не любите…
Ее кольца вновь начали отбивать нервную дробь.
— Нина, послушайте меня… Пусть Софья Карловна живет в вашем доме, Жоре дадим денег — пусть окончит гимназию и поступает в университет. Вы не должны продавать себя Матвею!
Нина скрестила руки на груди, взглянула прищурясь:
— Я должна продать себя вам? Вы-то чем лучше?
Когда фильянчик прибыл в Нижний Новгород, Елена осталась сторожить вещи, а Нина с Жорой отправились нанимать пролетку. О Климе все будто забыли.
Вот так-то, уважаемый… Вот всё и решилось.
Мимо, задевая Клима плечами, текли солдаты в расстегнутых шинелях, грязные, гогочущие, с ищущими беспокойными глазами. Над посеревшим городом висело тяжелое мутное небо.
Глава 9
1
Любочка плакала над своей хрипящей, задыхающейся любовью; хоронила ее — подальше от людских глаз, — так закапывают прижитого ребенка, умершего, ко всеобщему облегчению.
Клим отнял у нее не только себя, но и лучшую подругу. Любочка возненавидела их обоих тяжелой, не поддающейся лечению ненавистью. Слава богу, Нина уехала в деревню и избавила ее от объяснений и от своего присутствия.
Нет ничего унизительней, чем мечтать о мужчине, которому ты не нужна. Чувствуешь себя устаревшей, громоздкой и нелепой, годной только для музея боевой славы.
Любочка вспоминала себя до замужества — у нее были поклонники, ей дарили цветы и объяснялись в любви. «А теперь мне двадцать пять лет и у меня уже все в прошлом». Любочка сказала Саблину, что боится старости, в нелепой надежде на клятву, что он всегда будет любить ее. Размечталась! Саблин решил, что у его жены очередное «обострение».
Ему не нужны были ее проблемы. Саблину надо было жениться не на теплокровной женщине, а на скелете из анатомички: хочешь — считай у него ребра, хочешь — поставь в угол, чтоб не мешался на проходе.
Что скажет Саблин, если узнает, что Любочка вешалась на шею своему кузену? «Не буду ничего отрицать, — решила она. — Пусть живет с этим как хочет».
Но Клим помалкивал. Он избегал ее, а если увернуться от встречи было невозможно, делал вид, что Любочки не существует. Назло ей он общался только с Саблиным, а она нарочно задирала его — чтобы обратить на себя внимание, чтобы выплеснуть свою боль.
Любочка пыталась просчитать, что теперь думает о ней Клим, и ей становилось страшно. Она привыкла считать себя доброй, великодушной, понимающей. Она давно выработала себе Кодекс и следовала ему неукоснительно.
Не плюй в чужой суп.
Заботься о тех, кого любишь.
Никогда не завидуй, а если завидуешь, люби и помогай — это лучшее лекарство от зависти…
При появлении Клима в душе Любочки поднималась отвратительная муть, за которую было стыдно перед самой собой. Нечто похожее бывает с людьми, у которых из носа капает, стоит им понюхать цветок или съесть шоколадную конфету. «Я ненавижу себя, когда он рядом…» — постоянно крутилось в мозгу, но когда Клим исчез, забыв предупредить, куда он едет и скоро ли вернется, Любочка пришла в ужас.
Даже Саблин заметил, что она не находит себе места:
— Дорогая, с тобой все в порядке?
Очнулся! Если бы он не был таким бесчувственным пнем, разве бы она хоть раз посмотрела на сторону?
