Елена Невейкина - Наследница
— Это неважно…
— Как неважно? Ты соглашаешься, потом отказываешь и не хочешь ничего объяснять?
— Я не отказываю вам… Вы можете остаться здесь. Но…
— Что но?
— Среди вас — русский.
— И что?
— Всякое может случиться.
— Не понимаю. Ты смеешь угрожать?
— Нет-нет, что вы, пан! Я просто… Впрочем, почему бы вам и не остаться здесь. Я постараюсь сделать всё, чтобы вам было удобно.
— Да уж, постарайся.
— В чём дело, Юзеф? — подошла Элен.
— Ни в чём, дорогая. Всё уже улажено.
— Это ваша супруга, пан? — спросил хозяин.
— Да.
— Она русская?
— Да, я русская, — первой ответила Элен на польском, — и что из этого? Ты что-то имеешь против?
— Нет-нет. Комнаты для вас готовы, если вам будет угодно, можете подняться. Скажите, где вы предпочитаете кушать: внизу, в общей комнате, или у себя?
— Думаю, внизу, все вместе.
— Хорошо.
Ничего больше не сказав, хозяин ушёл в дом. К супругам Вольским подошёл Ален.
— О чём это вы так живо беседовали с хозяином? Мне показалось, вы остались недовольны друг другом.
— Этот милый человек был намерен отказать нам в ночлеге, — ответил Юзеф.
— Отказать? — удивился Ален. — Но почему? Это же постоялый двор. И комнаты свободные, мне кажется, есть.
— Комнаты есть. Ему не понравилось, что вы между собой говорили по-русски.
— Я почему-то так и подумала, — Элен расстроилась.
— Да, война многое изменила, — тихо произнёс Юзеф.
— Война — войной, но в других местах мы такого отношения к себе не встречали, хотя не скрывали, что из России, — ответил ему Ален.
— Может, просто ближе к границе не было серьёзных стычек, а теперь мы едем по территории, больше пострадавшей от русской армии? — предположила Элен.
— Нет, тут что-то другое, — задумчиво сказал Ален. — Вспомните, нам попадались деревни, где стояли разрушенные или сгоревшие дома, но даже там нам не отказывали в помощи. А здесь я не заметил ни разрушений, ни пожарищ. Ну, кроме сгоревшего поля. Почему же к нам так отнеслись?..
Когда уселись за стол, сразу обратили внимание на то, как посматривают на них другие люди. Почувствовав себя весьма неуютно под этими неодобрительными, а то и откровенно враждебными взглядами, они поторопились поскорее закончить трапезу и подняться к себе в комнаты, отведённые им для ночлега. На улице уже совсем стемнело. Комнаты им предоставили для каждого отдельно. Элен почти сразу задула свечу и легла.
* * *Ей показалось, что она только что закрыла глаза и не успела ещё погрузиться в сон, когда услышала какую-то возню и села на кровати, пытаясь понять, что именно услышала. Между тем, звуки удалились, и стало тихо. Некоторое время Элен напряжённо прислушивалась, но тишину больше ничего не нарушало. Она уже решила лечь снова, когда дверь приоткрылась, и кто-то осторожно заглянул в комнату.
— Кто здесь? — резко спросила Элен.
— Это я, пани, — отозвался голос Штефана.
— Чего тебе?
— Можно мне войти, а то боюсь, как бы кто не заметил.
— Зайди. Кто тебя может заметить? Что случилось? — спросила она, когда Штефан тихо закрыл за собой дверь, продолжая придерживать её рукой.
— Я уж пана Юзефа разбудил. Он велел вам ничего не говорить, но я, грешным делом, подумал…
— Да, что ещё стряслось?
— Брата вашего, пана Алена, увели куда-то.
— Увели?! Кто? Зачем?
— Не знаю, но думаю, ничего хорошего не будет.
— Так. Зажги свечу и помоги мне одеться, — распорядилась Элен, соскочив с кровати. — Ну, что застыл? — зашипела она.
— Да я как-то…
— Что не так? — Элен уже сама зажгла свечу и стояла с ней в руке, пытаясь разглядеть лицо слуги. Он был явно смущён.
— В чём дело? Теряем время, — Элен поставила свечу на стол и стала стягивать с себя ночную сорочку. — Давай платье! Что вдруг на тебя нашло? Забыл, как ухаживал за мной в школе?
— Так то — в школе… — пробормотал Штефан, помогая ей одеваться, но стараясь смотреть в сторону.
Наскоро одевшись, Элен в сопровождении Штефана выскочила на улицу. Во дворе никого не было, но где-то совсем недалеко раздавались крики. Они направились туда.
На краю сожженного поля стоял Ален, привязанный к столбу. Вокруг стояли люди и что-то угрожающе кричали. Когда Элен подошла ближе, то разглядела вязанки хвороста под ногами Алена. У неё волосы зашевелились от ужаса: его намерены были сжечь! Она замерла на месте, не в силах сделать даже шаг. Между столбом и толпой стоял Юзеф и пытался образумить разбушевавшихся людей. Видимо, мирные аргументы у него иссякли, и он перешёл к угрозам.
— Если вы не хотите слушать разумных слов, я предупреждаю: всякого, кто попытается подойти, я застрелю! — и вытащил из-за пояса два заряженных пистолета.
— Бесполезно, Юзеф, — сказал Ален. — Ты убьёшь двоих, а остальные всё равно добьются своего, да ещё озлобятся, и тебе не поздоровится. Ты и меня не спасёшь, и себя погубишь. А ты должен жить. Не забывай, что теперь отвечаешь за жизнь жены. Моей сестры.
— Я и раньше за неё отвечал… Но стоять в стороне и просто смотреть на всё это я не могу! Элен первая меня не простит.
— Не прощу, — громко сказала немного пришедшая в себя Элен и стала пробираться сквозь толпу. На неё оглядывались, замолкая, и пропускали вперёд. Она подошла к брату и встала рядом.
— Вы считаете, что имеете право вершить суд? — выкрикнула она и, не дав окрепнуть раздавшимся в ответ гневным голосам, продолжила: — Вы хотите сжечь его на костре, как еретика?! За что? Только за то, что он из России? Что ж, я тоже русская, так что вам придётся сжечь и меня вместе с братом! — и она, откинув ногой пару вязанок хвороста, встала рядом с Аленом.
Мужчины, лишь только она замолчала, заговорили все разом.
— Вы нам не нужны, пани!
— Вы — жена поляка, значит, тоже полячка!
— Это неправда, не брат он вам!
— Мы с женщинами не воюем!
— Не воюете? — голос Элен перекрыл все остальные. — А с кем воюете? С моим братом? Что он сделал такого, за что вы намерены его убить? Кто-то пострадал от его руки? Он оскорбил кого-то? Кому-то не заплатил того, что должен?
— Он русский!
— И что? Вы готовы убивать всех русских, которые встретятся вам на пути?
В этот момент Юзеф встал с другого края столба.
— Отойди, пан, ты поляк!
— Да, я поляк! А это — мой друг и его сестра — моя жена! Если вы лишите жизни этих двоих, то и мне жить незачем!
— Отойди, пан! Мы не можем убить тебя!
— Тогда отпустите! Или убейте всех троих, или всех троих отпустите! Решайте быстрее, а то у меня закончится терпенье, и я начну стрелять! А тогда уже ничего не поправишь.
