Амеде Ашар - В огонь и в воду
— Я была не права; останьтесь, пожалуйста.
Гуго покачал головой. Брискетта поднялась на цыпочки и, схватив Гуго за руку, шепнула:
— Останьтесь, кто знает! Может случиться, что окно отворится и само собой!
— Нет, Брискетта! Что бы вы сами подумали о человеке, который принял бы милость, не заслужив ее?
— А если я вас сама освобождаю от вашего обещания? Если я вам скажу, что я умираю от страха, что у меня сердце разрывается на части?
— Я в восторге, милая Брискетта: это доказывает, что я победил сердце прежде, чем выиграл пари; к несчастью, данного мною слова вы не в силах мне вернуть… Я дал его самому себе и не хочу, чтобы весь этот народ имел право сказать когда-нибудь, что граф де Монтестрюк отступил.
Брискетта печально отняла руку и, чувствуя, что слезы душат ее, спрятала личико в мантилью. Гуго поехал к Большой Пустерле, провожаемый толпой народа, между тем как дамы махали ему платками со своих балконов. Маркиз де Сент-Эллис в раздумье ехал рядом с юношей.
Доехав до того места, откуда надо было начать спуск, Гуго остановился на минуту и взглянул вниз, на дно этого обрыва, будто вырубленного топором великана между двумя рядами домов. Конь вытянул шею, поднял уши и фыркнул, тоже взглянув в эту пропасть.
Маркиз посмотрел вниз через голову своего коня, который остановился над обрывом как вкопанный.
— Гм! — промычал он. — Эта прогулка могла бы войти в число двенадцати подвигов Геркулеса! — И, коснувшись руки Гуго, он спросил: — Ты твердо решился? Подумай, что тут не ты будешь защищать свою жизнь: она зависит от коня… или даже от первого камня, который попадется ему под ноги!
Вместо ответа Гуго поклонился толпе и тронул поводья. Жеребец перебрал ногами, отступил назад и взвился на дыбы. Гуго дал шпоры, конь фыркнул и нерешительно ступил ногой на скользкие камни спуска. Настало мертвое молчание. Теперь Гуго, если бы и захотел, уже не смог бы вернуться назад: негде было развернуть коня.
Такая же точно толпа, какая была наверху, собралась и внизу, на берегу реки. Сверху виден был только круп лошади, снизу — только грудь. Она как будто висела в воздухе. Каждый шаг, который она пробовала сделать вниз по обрыву, заставлял всех невольно вздрагивать. Она продвигалась медленно, со страхом, выставив уши вперед, раздув красные ноздри, копытами осторожно ощупывая голыши, прежде чем ступить на них. Иногда все четыре подковы скользили разом, конь садился назад и полз вниз по круче. На половине спуска нога попала на камень; конь споткнулся, и всем уже казалось, что человек с лошадью вот-вот оборвутся в страшную пропасть. Раздался крик ужаса, но жеребец сделал скачок и стал твердо.
— А! Как страшно! — вскрикнул Коклико. — Я уж думал, что все кончено!
— Не было написано в книге судеб, — произнес Кадур.
Маркиз не дыша впился глазами в Гуго и следил за малейшим его движением; ловкость, хладнокровие и смелость юноши были поистине изумительны.
— Подумать только, я чуть не раскроил голову этому молодцу! — прошептал маркиз. — Хорошо, что я был тогда так неловок!
Когда Овсяной Соломинке оставалось каких-нибудь десять шагов, Гуго смело пришпорил коня, и тот спрыгнул на гладкую и ровную землю. Раздались восклицания, и в одну минуту все платки и шляпы полетели вверх. Маркиз, отирая слезы, бросился к Гуго и обнял его.
Гуго оглядывался вокруг, словно ища кого-то.
— Ах да, Брискетта! — вспомнил и маркиз. — Смотри, вон она!
И он указал на Брискетту, бледную, уничтоженную, опустившуюся у подножия старого креста. Целая стена зрителей отделяла их друг от друга. Взрыв восклицаний поразил бедную девушку, и, объятая ужасом, думая, что случилось несчастье, она вскочила на ноги, увидела Гуго, вскрикнула, улыбнулась и, шатаясь, прислонилась опять к кресту. Гуго хотел кинуться к ней, но она поспешно опустила вуаль на лицо и исчезла в толпе.
X
Добрый путь
Жизнь Брискетты была весела, как песенка, нрав — светел и легок, как бегущая вода. Гуго обожал ее, и Брискетта его любила, но между ними была заметная разница. Однако же девушка поддалась очарованию любви, и если Гуго не уставал скакать между Тестерой и Вербовой улицей, то и она также не уставала дожидаться его у себя на балконе. Агриппа только потирал руки. Разве что Овсяная Соломинка мог пожаловаться.
Иногда Брискетта удивлялась такому постоянству Гуго — изо дня в день скакать к ней, несмотря ни на ветер, ни на дождь, лишь бы только увидеть ее. Девушка спрашивала себя, надолго ли хватит такой любви. Однажды утром между двумя поцелуями, когда облака принимали уже розовый оттенок на востоке, она вдруг спросила Гуго:
— Ты приедешь опять сегодня вечером?
— Сегодня вечером? Что за вопрос!.. Да и завтра… и послезавтра… и потом…
— Значит, всегда?
— Да, всегда.
— Странно!
Гуго взглянул на нее с удивлением; сердце у него сжалось.
— Что это с тобой сегодня? Не больна ли ты?
— Нет, я думаю… Должно быть, какая-нибудь неведомая мне фея присутствовала при твоем рождении…
— Это почему?
— Да потому, что каждую ночь в один и тот же час, какая бы ни была погода, каково бы ни было расстояние, я слышу твои шаги под балконом, и никогда ни на лице твоем, ни в глазах, ни в словах твоих я не подмечала ни малейшего признака усталости или скуки, ни малейшей тени разочарования или пресыщения. Каков ты был вначале, таким и остался.
— Что же в этом удивительного?
— Да все… сам факт, во-первых, а потом… да подумай сам! Знаешь ли ты, что вот уж четыре или пять месяцев ты любишь меня?
— Ну так что же?
— Но ты ведь не думаешь, однако, жениться на мне?
— Почему же нет?
— Ты… ты, Гуго де Монтестрюк, граф де Шаржполь, ты женишься на мне, на Брискетте, на дочери простого оружейника?
— Я не могу жениться завтра же — это ясно; но я пойду к матери и, взяв тебя за руку, скажу ей: я люблю ее, позвольте мне жениться на ней!
На живом личике Брискетты отразилось удивление и вместе с тем глубокое чувство. Сотни разнообразных ощущений — радость, изумление, нежность, гордость — волновались у нее в душе и отражались в ее влажных глазах, как тень от облаков отражается в прозрачной, чистой воде. Вдруг она не выдержала, бросилась на шею Гуго и, крепко поцеловав его, сказала:
— Не знаю, что со мной, но мне хочется плакать; вот точно так, как в тот день, когда ты спускался верхом с большой Пустерли… Посмотри, сердце у меня так и бьется в груди… Ах! Если бы все люди были похожи на тебя!.. — Она рассмеялась сквозь слезы и продолжила: — И однако же, даже в тот день, когда ты чуть не сломал себе шею из-за этих вот самых глаз, что на тебя теперь смотрят, ты не был в такой сильной опасности, как сегодня!
