Александр Грязев - Калифорнийская славянка
На этом почтовом тракте стояло много деревень, жители которых, обслуживая ямскую гоньбу, подрабатывали на жизнь подвозом торговых людей от яма до яма, едущих в Сибирь или обратно.
Названия тех мест, где проезжали по тракту, Иван, конечно не все запомнил, но отметил для себя, что деревни вдоль дороги были весьма опрятны и ухожены. Так же хорошо возделаны пашни меж перелесков, а иногда и у речных берегов.
Особенно запомнился Ивану большой лес по берегу Сысолы, когда через селения Куратово, Палауз и Ужгу подъезжали к Койгородку на Сысоле же реке. Здесь заночевали, сменили лошадей и отбыли опять по большому дремучему лесу прямо на восход солнца до Козьего яма на реке Козе, а на другой день прибыли к берегу широкой и многоводной Камы-реки.
Здесь пришлось весь товар с подвод переносить на широкую ладью под парусом: от берега до берега было не меньше версты. Пришлось ждать ещё и тихой погоды, как всегда при переправах по широкой воде, когда даже маленький ветер поднимает на реке большую волну, способную перевернуть судёнышко.
После переправы через Каму сменили повозки и лошадей, а под вечер подъехали к Соликамску, где на постоялом дворе Степан Шергин объявил об однодневном отдыхе. Все с ним благодарно согласились, ибо за эти первые дни пути люди устали от частых перевалок товара, от пешего хода. А того и другого впереди ожидалось ещё много.
Вечером того дня после бани за квасом и ужином Иван Кусков спросил Шергина:
— Далеко ли ещё до Пояса Каменного, Степан Лукич?
— А дня через два-три, однако. Когда переберёмся через реку Яйву, то горы каменные увидишь. А там за ними уже Сибирь-матушка начнётся.
Так всё и произошло, когда после ночёвки в деревне Верхняя Усолка, запомнившейся Кускову огромным озером, на берегу которого она и стояла, переправились через речку Яйву. Тут увидел Иван Кусков долгожданные горы и скалы, какие отродясь пока не видывал. Обоз проехал мимо трёх высоких гор, покрытых тёмным хвойным лесом, и двинулся дальше по дороге вдоль берега ручья Чикман, притока Яйвы, пока версты через две или три не остановились в селе Верхне-Косвинском, где тоже стояли горы ещё выше прежних.
— Ну вот, мы и в Сибири, — подошёл Шергин к Ивану, с интересом с каким-то восторгом взиравшему на необычную местность. — Вот эти самые горы, зовомые Камень, и разделяют Россию и землю сибирскую… Да ты впереди ещё не такое увидишь. Сейчас же нам помолиться надо, однако.
Ничего не сказав Степану Лукичу, Иван Кусков пошёл вместе со всеми в сельский храм — небольшую деревянную церквушку с шатровой колоколенкой, какие и в вологодских краях стоят повсюду.
Местный сельский батюшка и, как оказалось, давнишний знакомец Степана Лукича, после обедни отслужил заказанный Шергиным молебен о благополучном прибытии обоза с товаром и людьми в Сибирь и о благополучном же продолжении их пути к Тобольску.
За трапезой в харчевне при постоялом дворе у почтовой станции Иван спросил Степана Шергина о том, долго ли ещё идти до Тобольска.
— Далековато, однако, будет. Так что ты верняком ещё одни сапоги стопчешь… Домой придём в сентябре-октябре, а там скоро и зима грянет. Чем заниматься будешь? Или далее в Иркутск пойдёшь? — спросил Шергин.
— Да мне, Степан Лукич, спешить особо некуда. До Иркутска я всё равно с Божьей помощью доберусь, но на эту зиму, видно, останусь в Тобольске… Поизноситься да поиздержаться придётся в дороге. Где-то там у вас поработать надобно будет… На одежду, на обутку, да на дальнюю дорогу до Иркутска.
— Ну что же… Правильно мыслишь, Иван Александрович… Думаю, что хозяин наш Алексей Иваныч Ряшкин, как я тебе уже сказывал, в помощи земляку не откажет. Это ему не в убыток, а скорее, наоборот будет. Мужик ты, вижу, работящий, да и по коммерческой части соображение имеешь. А нашему хозяину такие люди завсегда нужны… Похлопотать же за тебя я смогу, ежели ты сам охоту к тому имеешь.
— Спаси тебя, Господи, Степан Лукич. Век буду благодарен, — сказал в ответ Кусков.
— А-а, не стоит благодарности. За хорошего человека почему не порадеть.
В тот вечер спать легли рано, и выехали из села по сибирскому тракту тоже рано, и опять, как говорили издавна, «встречь солнцу», которое только-только будто проснулось и, умывшись утренней росой, поднималось, играя, над лесом и невысокими горами на восточной стороне небозёма.
И опять Иван отмечал про себя часто меняющиеся красоты здешней природы, совсем не похожей на природу родных тотемских мест: горы, покрытые лесом, голые высокие скалы, дремучие леса да гладкие речные долины.
Через многие сёла и деревни на старом тракте проезжали, почти не задерживаясь. Потому-то названия их не оставались в памяти Ивана.
А вот река Ляля запомнилась ему своими необычным названием, да ещё тем, что ехали вдоль неё почти целый день, то поднимаясь в горы, то опускаясь с них в густой и дремучий лес, после которого уже к вечеру подъехали к деревне Караул, где и заночевали, дав отдых себе и лошадям.
Утром же ранним тронулись от Караула опять через лес и к вечеру добрались до городка Верхотурья, стоящего на берегу Туры. После переправы через эту реку дорога показалась Ивану малоезжей. Деревни на ней одна от другой, бывало, стояли друг от друга на сорок, а то и на пятьдесят вёрст. Только рядом с переправами было оживленнее. Возле каждой из них были деревеньки, насельники которых помогали проезжим путникам перебираться через реки. Тем, видно, и жили…
Одну из таких переправ через реку Салду долго будет помнить Иван. А всё из-за случая, что приключился с ним уже у другого её берега. Случилось же вот что… Поклажу с воза самого Степана Лукича, рядом с которым всю дорогу шёл Иван, разместили на плоту и он, орудуя веслом, поплыл через реку. Всё было бы хорошо, да Иван немного не рассчитал быстроту течения и плот сильно ткнулся в берег. Потом его развернуло, ящик с гвоздями, бывший на середине плота, сместился на самый край и плот перевернулся. Мешки и тюки с лёгким товаром выловили быстро, а вот сколоченный из толстых досок ящик с коваными гвоздями пошёл ко дну. Благо, что глубина у самого берега была не больше сажени, но всё равно Ивану пришлось изрядно потрудиться: он несколько раз нырял к ящику, пока верёвочной петлёй не обвязал груз, а мужики вытянули его на берег….
Но беда, как говорится, не приходит одна… После переправы, к удивлению Ивана, Шергин в прибрежной деревне останавливаться на ночлег, как бывало, не стал, а велел поставить походную палатку у края леса в верстах двух от деревни. Только тут Кусков решился спросить Шергина о причине такой ночёвки.
