Вадим Николаев - Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!
Мономах знал планы Олега так хорошо, как будто умел читать мысли на расстоянии. Помнил он и о том, что Олега поддерживает достаточно могущественный брат. Но Олег забыл о киевских боярах, которые когда-то предпочли Святополка Мономаху. Теперь, вынужденные выбирать между Мономахом и Олегом, они, уж конечно, не выберут Олега. А лествичным порядком все равно придется пренебречь – никто же не посмеет отдать киевский престол сыну Святополка. Вот почему Мономах пошел на странный союз с недавним врагом.
Войска Олега и его брата соединились с войском Мономаха, которое стояло в бору не так далеко от Киева. Вместе с ними явились и «враги наши половцы», но Мономах был только рад этому. Зная, что их земляки воюют вместе с Мономахом, половцы вряд ли посмеют напасть на Переяславль. Впрочем, Переяславль сейчас не слишком волновал его – чересчур высока была ставка в игре.
Мономах послал и за Мстиславом, однако сын, к его удивлению, явился без войска, в сопровождении лишь нескольких дружинников и слуг.
– В чем дело? – спросил Мономах, хмуря брови.
– Я не желаю участвовать в твоей войне, отец, – просто ответил Мстислав.
– Не желаешь?! – взревел Мономах. – Да ты с ума сошел, сынок. Не ты ли так складно говорил про зло? И вот совершенно неслыханное зло – коварно ослеплен наш друг и брат, наш союзник Василько Ростиславич, с которым мы пировали в Любече. Мы собираемся отмстить за него, дабы предотвратить еще большее зло, а ты отказываешься нам помочь. Не говорю уж о том, что я давно мечтал отмстить Святополку, и вот он дал новый повод к этому.
– Не о Васильке ты думаешь, отец, – сказал Мстислав. – Если бы ты думал о нем, ты первым делом постарался бы освободить несчастного. И почему ты не послал к его брату, Володарю Ростиславичу? Потому лишь, что это далеко не самый сильный князь? Вместо этого ты послал к Олегу, которого совсем недавно называл слугой Сатаны. Видно, для тебя добро и зло легко меняются местами. Вчера Олег и половцы были врагами, губителями Руси, а сейчас они твои союзники.
Ты много говорил об опасности, исходящей от половцев, ты и сейчас о ней говоришь, что не мешает тебе воевать вместе с ними. Но ведь это ты разрушил хрупкий мир с половцами, убив послов. Я поверил тогда твоим словам о том, что ты убил послов по наущению великого князя, говорившего, что они злоумышляют против Русской земли и хотят обмануть тебя. Впрочем, уже тогда у меня были сомнения. Я хотел расспросить обо всем Славяту, будто бы привезшему тебе послание от Святополка, но Славята погиб под Переяславлем, и расспрашивать было некого. Не самого же великого князя.
Я был слишком юн, когда верил тебе, но теперь мне двадцать один год, и я чувствую, что становлюсь умнее. Я понимаю теперь, что не было смысла Святополку допускать убийство послов Тугор-хана, с которым он был связан двойными узами родства. Что он получил в итоге? Его любимая жена утопилась, а дочь стала заложницей половцев, рабыней Боняка. Зато ты втянул Святополка в союз против Олега и половцев и начал ковать себе славу главного защитника Руси от поганых. Но не лучше ли было сохранить мир? Да, мы убили Тугор-хана, но кто знает, сколько русской крови нам еще предстоит пролить? Ты называл мир с Тугор-ханом миром трусов, но худой мир лучше доброй ссоры. Да что это я, о чем я говорю? Теперь все перевернулось. Теперь половцы и Олег – твои лучшие друзья! А недавно я узнал, что еще при жизни деда ты вместе с половецкой ордой Читтевичей взял Минск, не оставив там ни людей, ни скота. Так что не впервой тебе союзничать с половцами. Но чем же тогда ты лучше Олега Гориславича?
– Ты говоришь, что был юн, сынок, – спокойно отвечал Мономах. – Но ты и сейчас еще слишком юн и мало понимаешь в политике. Ты смел в бою, крепок в вере, но многому тебе еще предстоит научиться. Властитель должен быть хитрым, должен, если надо, лгать, нарушать самые священные клятвы. Ты прекрасно знаешь, что я был в союзе со Святополком, считая его своим врагом, и почему-то это не смущало тебя. А теперь я счел для себя выгодным объединиться против него с Олегом и половцами, продолжая считать их своими врагами. В том и сила великого властителя, – Мономах прямо-таки предвосхищал Макиавелли, – чтобы заставить его же врагов послужить его делу. Или ты считаешь, что быть в союзе с великим князем не так зазорно, пусть даже этот князь – безвольный глупец? Да самого Сатану надо заставить себе служить, прости меня, Господи, если есть такая возможность. Что до Минска, то это город князя-язычника Всеслава Полоцкого, всегда стремившегося отколоться от Руси и презирающего христианскую веру. В те времена он особенно обнаглел. Его надо было поставить на место, и жестокость была необходима. А половцы подвернулись под руку, отчего же было их не использовать? Не забудь, тогда они не были врагами Руси. Ты спрашиваешь, чем я лучше Олега Гориславича. Да тем, что Олег думает о своей выгоде, а я думаю о благе Русской земли. Минска я не стыжусь и внес рассказ о нем в свое жизнеописание. И не свою волю я там исполнял, а волю моего отца, как и ты должен исполнять мою волю, да, я смотрю, не хочешь. И не называй своего крестного Олегом Гориславичем – не подобает это христианину. Я, конечно, ошибся, выбрав тебе крестного, но это мой грех.
– Хорошо, – согласился Мстислав, – я не буду так его называть.
– Запомни, любые средства хороши ради великой цели, любые, – продолжал Мономах. – А разве не великая у нас цель – отмстить за мученика Василька и предотвратить новые усобицы?
– Не о Васильке ты думаешь, отец, повторяю, а о киевском престоле.
– Разве ты не хотел для меня этого престола? – спросил Мономах.
– Хотел, но не такой ценой.
– Вот до чего мы дожили, – печально произнес Мономах. – Сыновья вырастают и начинают хулить своих отцов. Яйца учат курицу.
– Ты говоришь, что я не слушаюсь тебя, отец, – сказал Мстислав. – Это не так. Помнишь, на пути из Любеча ты сказал, что надо пройти через испытания и стоять твердо. Вот я и стою твердо на том, что считаю справедливым.
Мономаху так и не удалось переубедить строптивого сына. Мстислав вернулся в Новгород, и рассчитывать на его помощь не приходилось.
Мономах тяжело переживал обличения сына, хоть и находил их несправедливыми, а тут вдруг у него обнаружился еще один обличитель – его старший дружинник, Илья Муромец.
Однажды после пира хмельной Илья, уставший, по его словам, глядеть на половецкие хари, волочил по двору подаренную Мономахом соболиную шубу, поливая ее зеленым вином и приговаривая:
– Вот так бы волочить поганых! Вот так бы проливать кровь горячую!
Слышавшие это доброхоты передали Мономаху слова Ильи в несколько искаженном виде. Якобы Илья призывал волочить самого князя Владимира. Слова о горячей крови были оставлены без изменений, но получалось так, что они тоже относились к Мономаху.
