Вадим Николаев - Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!
Святополк вновь начал уговаривать Василька остаться на праздник.
– Не могу, князь, – отвечал Василько. – Я уже и обозу своему велел идти вперед.
Давыд молчал.
– Ну так позавтракай хоть, брат, – предложил Святополк.
– Позавтракать можно, – согласился Василько.
– Я пойду распоряжусь, а вы посидите, – сказал Святополк и вышел из избы.
Василька почему-то не удивило, что великий князь самолично идет распоряжаться о завтраке, а не посылает кого-то. Он увидел в этом одно только гостеприимство. «А неплохой он, в сущности, человек, – подумал Василько, – жаль, слабовольный слишком».
Давыд по-прежнему молчал. Его вдруг охватил ужас перед тем, что он задумал совершить. Василько заговорил с ним, но Давыд словно онемел.
Наконец тот собрался с духом и спросил кого-то из челяди:
– Где князь?
– Стоит в сенях, – ответили ему, как было условлено.
– Я схожу за ним, – сказал Давыд, вставая, – а ты, брат, посиди.
С этими словами он вышел из избы.
Слуги заперли дверь, набросились на Василька и оковали его двойными оковами.
– Смерды, клятвопреступники! – кричал Василько, обращаясь, разумеется, не к челяди. – Ведь вы же крест целовали, крест!
Наутро Святополк созвал бояр и наиболее богатых горожан.
– Вчера мною был схвачен теребовльский князь Василько Ростиславич, – сообщил им великий князь. – Сказал мне мой великий друг, владимирский князь Давыд Игоревич, что Василько подстроил убийство моего брата, а теперь и меня хочет убить, и города мои захватить.
– Тебе, князь, следует беречь жизнь свою, – отвечал тысяцкий Путята Вышатич, брат покойного Яна и отец Забавы Путятишны, Добрыниной жены. – Если правду сказал Давыд, пусть получит Василько наказание. Если же неправду сказал, то пусть сам примет месть от Бога и отвечает перед Богом.
Фактически Путята не посоветовал князю ничего, но все же его слова можно было истолковать как призыв к наказанию Василька, в случае же несправедливости отвечать за нее должен Давыд.
Вскоре Святополка посетил игумен Иван Туровский, употребивший все свое красноречие, чтобы князь отпустил Василька, в чьей полной невиновности Иван был убежден. После беседы с игуменом Святополк начал склоняться к тому, чтобы отпустить пленника.
Тут явился Давыд и сказал:
– Если не отдашь его мне, а отпустишь, то ни тебе княжить, ни мне.
Снова боязнь потерять последнее охватила Святополка, и он отдал Василька Давыду.
В ту же ночь Василька привезли в Белгород – не в нынешний, всем известный город, а в небольшой городок верстах в десяти от Киева. Его привезли закованного в телеге, высадили и повели в малую избу.
Там Василько увидел торчина, точившего нож, и догадался, что его хотят ослепить, как ослепили Девгеневича. Плача, он воззвал к Богу, да не слышал его, видно, Бог. Сновид Изечевич, конюх Святополка, и Дмитр, конюх Давыда, начали расстилать ковер, а разостлав, схватили Василька и хотели положить на этот ковер. Но Василько боролся отчаянно, и повалить они его не смогли. Тогда подошли другие; все вместе они повалили его, сорвали всю одежду, кроме сорочки, связали и, сняв доску с печи, положили ему на грудь. По обеим сторонам доски сели Сновид и Дмитр, но не смогли удержать Василька – тот снова начал вырываться. Тогда подошли двое других, сняли еще одну доску с печи и сели, придавив князя так сильно, что слышно было, как затрещала грудь. Подошел торчин, которого звали Берендий, и был он овчар Святополков, с ножом, собираясь ударить Василька в глаз, но промахнулся и полоснул его по лицу. Этот шрам, проходящий через все лицо, остался у Василька до самой смерти. Тогда торчин сел на корточки и аккуратно вырезал у Василька сначала один глаз, потом другой. Бог все-таки сжалился над Васильком, и тот потерял сознание. Взяв его прямо с ковром, его повалили на телегу и повезли во Владимир. При всем этом деле присутствовал некий поп Василий, приближенный Давыда.
Перейдя Воздвиженский мост, они остановились на торговище и стащили с Василька окровавленную сорочку, дав какой-то попадье ее постирать, а сами пошли обедать. Попадья, постирав сорочку, надела ее на Василька и стала оплакивать его, думая, что он мертв. От плача Василько очнулся и спросил: «Где я?» Попадья ответила: «В Воздвиженске-городе». Василько попросил воды, попадья принесла, и, выпив воды, Василько окончательно опомнился. Он пощупал сорочку и сказал: «Зачем сняли ее с меня и выстирали? Лучше бы в той сорочке кровавой смерть принял и предстал бы перед Богом».
Его палачи, пообедав, быстро поехали с ним по неровной ноябрьской дороге, и уже на шестой день они прибыли во Владимир. Туда же прибыл и Давыд.
Василька положили в Вакееве дворе и приставили стеречь его тридцать человек во главе с двумя отроками княжими, Уланом и Колчой.
И все эти события, вплоть до многих деталей, повторились без малого через три с половиной века при ослеплении великого князя Василия II Дмитрием Шемякой. Как тут не поверить, что существует высшая сила, которая пишет человеческую историю, словно пьесы или романы, повторяя и варьируя сюжеты. И жалко ей, быть может, своих героев, но не может она устоять и творит трагические события одно за другим.
Месть за Василька
Узнав об ослеплении Василька, Мономах впервые в жизни заплакал. Когда он вспоминал, как весело сидели они с Васильком за чашей браги, как рассказывал тот о походе Девгеневича и строил свои хмельные планы, как единственный из неродных князей поддержал его на съезде, когда представлял Мономах пустые впадины вместо глаз и ту непроглядную тьму, которую навеки теперь обречен видеть Василько, слезы невольно катились по лицу князя. Но когда тот заговорил, голос его был совершенно твердым:
– Не бывало еще в Русской земле такого злодеяния ни при дедах наших, ни при отцах наших.
Далее Мономах начал делать нечто невероятное. Он послал к Олегу и Давыду Святославичам, призывая их: «Идите ко мне, да поправим зло, случившееся в Русской земле, ибо нож, ослепивший Василька, в нас брошен. И если этого не исправим, то большее зло среди нас встанет, и начнет брат брата закалывать, и погибнет Русская земля, и враги наши половцы, придя, возьмут ее».
Даже Олег был потрясен неслыханным преступлением Давыда Игоревича. «Такого не бывало еще в роде нашем», – сказал он. Олег искренне жалел, что не убил выродка при взятии Тьмутаракани. Он не был жесток от природы, и бессмысленная, бесполезная жестокость, каковой он считал ослепление Василька, претила ему.
Но возмущение не мешало ему трезво оценивать положение. Мономах был в союзе со Святополком, а теперь ищет союза с ним, Олегом. Это не могло не радовать. Теперь главное – воспользоваться моментом и свергнуть Святополка, а потом постричь его в монахи, как то сделал Алексей Комнин с императором Никифором. И тогда в силу вступит лествичный порядок. Отец Олега был старше, чем отец Мономаха, и, значит, Олегу быть великим князем. Олег даже порадовался, что император Алексей оставил его без своей помощи. Зато теперь он, Олег, будет полновластным правителем совершенно свободной Руси.
