Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)
Следующая страница была заполнена ровным, аккуратым почерком. Её собственным почерком, княгини Марии. Потому как давно уже тяготилась она делами государственными, поглядывая на Спасскую обитель, возведённую возле могилы незабвенного Василька…
" В лето шесть тысяч семьсот шестидесятое нашла из Орды на Русь великая рать под водительством царевича Неврюя и двух темников его…"
На что он рассчитывал, князь Владимирский Андрей Ярославич, когда отказался ехать на поклон за ярлыком к самому Бату-хану? Ведь знал, чем дело кончится, не мог не знать. И брат Александр предупреждал его. Или всерьёз рассчитывал, что встанут за него и сам Александр Невский, и другие братья, и Даниил Романович тут как тут явится? Глупо, глупо! Не та уже сила была у Руси, совсем не та…
Мария усмехнулась горько. А вернее всего, просто струсил Андрей Ярославич. Знал, что ждёт его в Орде, и не смог преодолеть себя. Михаил Всеволодович смог, а он не смог.
Так за одного расплатились все. Разгром вышел страшный, ещё хуже, чем при Батые. Татары прочесали все земли от края до края, не щадя ничего и никого. Только благодаря мудрости владыки Кирилла да в немалой степени заступничеству царевича Петра, бывшего когда-то Худу-ханом, племянником самого Берке, уцелел тогда Ростов. Ростов, но не земли его — татары увели в полон всех, кого можно.
Но оказалось, что и это не последний круг ада, уготованный русскому народу. Настоящий ад начался, когда умер Бату-хан. Где она, эта запись? Ага, вот…
" В то же лето Берке-хан злодейски умертвил сына Батыева, царевича Сартака, и сам сел на царствие…"
Да, недолго поцарствовал Сартак Батыевич, совсем ничего. А Берке прежде всего интересовали меха и серебро, идущие из Руси. И поскольку поток серебра потихоньку мелел — а где его взять в разорённой стране? — то хан решил проверить, не обманывают ли его хитрые урусы.
Так на Русь пришли баскаки.
Мария вздохнула, переворачивая страницу. До той поры все унижения касались лишь князей русских, на долю народа приходились лишь выплаты. Ханские сборщики дани приезжали зимой, когда уже крепко вставал лёд на реках, сколько-то дней ели, пили, гуляли, пересчитывали собранную загодя местным князем дань и отваливали восвояси, как клещи, насосавшиеся крови.
Теперь же ханские баскаки, явившись на Русь со своими отрядами — у кого триста сабель, у кого пятьсот, а у кого и поболее — осели в русских городах и принялись "володеть и править погански". Да, именно так, потому что отныне ни один жизненно важный вопрос не решался без одобрения того баскака. По сути, на Русь был распространён тот же порядок управления, что и на Булгарию. Вопрос встал ребром — быть ли Руси как таковой или превратиться в окраинные земли улуса Джучи… нет, теперь уже Золотой Орды.
Мария встрепенулась — на дворе послышались мужские голоса. Захлопнула книгу. Ей не нужно было подходить к окну, чтобы узнать, кто приехал.
— Ой, матушка, таки приехал князь-то наш, Борис Василькович! — просунулась в дверь всё та же послушница.
— Я и не сомневалась, — улыбнулась княгиня. — Ты нам собери чего-нито повечерять…
— Сейчас, сейчас!
Широкие, размашистые шаги в переходе, и вот наконец стук в дверь.
— Дозволишь, матушка?
— Да входи уже, Бориска, не чинись!
Князь Борис пролез в дверь медведем, заодно и поклонившись, чтобы дважды не гнуться. Мария с удовольствием смотрела на сына. Здоровенный кряжистый мужик вымахал…
— Ой, да у тебя никак плешь на макушке? — произнесла мать, целуя сына.
— Так и пора бы уже, — хмыкнул Борис Василькович. — Чай, не мальчик, сорок годов минуло. Это Глебка вон до сих пор кудряш, ровно ягнёнок. Зато пузо наел!
Мария мягко засмеялась.
— Ну, до настоящего пуза вам обоим не один берковец пирогов нужен, положим. Как он, кстати?
— Ничего…
— Ничего — пустое место.
— Да ай, мама, неужто Глебку не знаешь? Писать не любит, токмо по делу разве.
— Вот потому и спрашиваю. У меня же с ним дел никаких, оттого и письма всё больше "Здравствуй, мама, как здоровье? Ну и я жив пока, слава Богу".
Князь Борис скинул сапоги, размотал портянки, пошевелил пальцами на правой ноге, рассматривая ногти. Мария привалилась к стене, наблюдая за сыном сквозь полуопущенные веки. На душе было тепло. Последнее дело, когда сын перед матерью чиниться начнёт, шапку мять, словно на приёме у татарского хана.
Вошла Анисья, начала расставлять посуду с нехитрым монастырским угощением: квашеная капуста с брусникой, крепенькие солёные огурчики, пироги с грибами, гороховая каша с льняным маслом, рыба… Была, правда, и мисочка с чёрной икрой — мужчину квашеной капустой не накормишь.
— Спасибо, Анисья, мы тут дальше сами.
Мать и сын сидели напротив друг друга — Мария у стены, так удобнее сидеть пожилой женщине. Княгиня смотрела, как Борис Василькович с аппетитом хрупает капустой, и чуть заметно улыбалась. Интересно, почему почти все женщины любят глядеть, как едят их мужья и дети?
— Глебка давеча хвастался, — прожевав, сообщил матери Борис, — что управился со своей простью до холодов. Носится с ней, как дурень с писаной торбой.
Мария улыбнулась заметнее. Действительно, давно была такая мечта у князя Белозерского, прорыть канал через перешеек и тем резко сократить водный путь.
— Чем тебе не нравится? О торговых путях печётся брат твой…
— Да ну, мама, баловство одно! Какая торговля в Белоозере нынче? У нас в Ростове и то одни лапти да веники в торгу!
Борис Василькович заглотил последний кусок пирога.
— Уммм… кстати… ты бы дала мне тетрадку-то свою, в коей описано, как оборот злата-серебра происходит… Чего-то не понимаю я, похоже…
— Да возьми, вон она лежит, — кивнула Мария на рабочий стол у окна, где на полке покоилась толстая тетрадь в кожаном переплёте. — Для того и писано, чтобы читали торговые люди да понимали. А что именно непонятно тебе?
— Ну вот смотри, — принялся объяснять Борис, обтерев рушником пальцы. — Уж который год платим мы дань в Орду, серебро уходит туда рекой. Обратно же совсем почти ничего не идёт. Стало быть, серебро дорожать должно, а равно и злато. Так и было до поры. А нынче всё наоборот почему-то. Цены дикие, и серебра ни у кого нет, и за то серебро ничего не купить. Про золото я вообще не говорю. Ежели у кого из купцов заведётся монета золотая, так он её не то чтобы в дело пустить — ночью зароет в огороде и жене родной не скажет где.
Мария отлепилась от стенки, облокотилась о стол.
— А вот скажи, сын, что ты знаешь про прасолов?
Борис немного посмурнел.
— Есть такие люди. Раньше были вроде офени как офени [мелкие торговцы. Прим. авт. ] А нынче берут соль и в село едут. Там берут мясо да рыбу, сапоги, холсты, полушубки овчинные, ковань железную — одним словом, то, что солеварам надобно. Мясо то солят сами, опять же, и вместе с прочим нехитрым товаром назад к солеварам везут. Так и мотаются туда-сюда, в город не заезжая. Торговля та ничтожная, правда — сами сыты и детишки, а больше ничего…
