Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)
Мария усмехнулась Зря она ропщет на покойного книжника. А ну-ка сама она смогла бы описать всё так, как это было НА САМОМ ДЕЛЕ? Сильно сомнительно…
Мелькают страницы одна за другой, скупо очерчивая давно прошедшие, улетевшие годы. Годы, напоённые светом и радостью, полные счастьем, как соты мёдом… "В лето 6739-е…", "В лето 6740-е…", "В лето 6741-е…" Ага, вот: "В лето 6744-е родила княгиня Ростовская сына князю нашему Василько Константиновичу, и нарекли младенца Глебом…"
Княгиня снова тихонько рассмеялась. Как у него просто всё, у Савватия — родила и родила, одного, а теперь вот второго… Как будто Ирина Львовна котят принесла. Кстати, нет ли тут и про котят от Ирины Львовны? Мария даже уголок завернула, будто пытаясь найти тайную закладку. Нет, не написал, воздержался премудрый книжник. Хотя с него и сталось бы, пожалуй. Должно быть, сама Ирина Львовна не позволила — крепко держала та кошка отца Савватия, порядок блюла…
И вдруг словно потемнели и без того чёрные буквы.
"…В тот же год зимой пришли из восточных стран на Рязанскую землю лесом безбожные татары. И начали они воевать Рязанскую землю, и пленили ее до Пронска, и взяли всё Рязанское княжество, и сожгли город Рязань, и князя их убили. А пленников одних распинали, других расстреливали стрелами, а иным связывали сзади руки и убивали. Много святых церквей предали они огню, и монастыри сожгли, и села, и взяли отовсюду немалую добычу; потом татары пошли к Коломне…"
Вот так и кончилась та прежняя, счастливая жизнь. Теперь уже кажется Марии порой — да полно, да не сон ли всё это?
А вот и почерк летописца изменился, другими немного стали буквы, выводимые отцом Савватием. Изменился он после того, как увели безобидного книжника в полон, да как пытали железом калёным до смерти почти. Да после того, как валялся он в избушке у лесной ведуньи, медленно отползая от той грани, за которой возврата нет…
Следующую страницу Мария перевернула не читая. Не нужно… Не сейчас. А лучше никогда больше. Потому что она и так наизусть знает всё, что там написано…
Сердце всколыхнулось болью, и Мария торопливо нашарила склянку с настоем лечебных трав. Глотнула раз, другой, морщась от терпкой горечи и запаха валерьяны. Полегчало вроде… Да, отпустило.
Вот так началась и для неё, Марии, геенна огненная. Как немного раньше началась она для сестры её, любимой старшей сестрички Фили… Так и не стала Феодулия Михайловна княгиней Суздальской. Не сбылось счастье, только краешек показало, да не далось…
Княгиня перевернула несколько страниц назад, нашла ту запись.
"В лето шесть тысяч семьсот сорок первое случилось в граде Суздале несчастье великое — скончался князь Суздальский Фёдор Ярославич, прямо в день свадьбы своей с княжной Феодулией, дочерью князя Черниговского Михаила Всеволодовича. И осталась княжна Феодулия невенчаной, и пошла в монастырь Суздальский, где и приняла постриг под именем Евфросиньи, став инокиней сей обители…"
Да, всё верно записано. А что ещё можно записать? Разве можно описать глаза невесты, в день свадьбы ставшей вдовой?
И снова всплыло из глубины — нездешний взгляд сестры и мёртвый смех.
"Дитё ты ещё, Маришка. Всё ещё дитё. Ох, как это было бы здорово, сейчас бы помереть мне! Да токмо чувствую я, что не окончены испытания мои. И не станут они, злыдни эти… К чему? Дело сделано. Кому нужна соломенная невеста? Пусть идёт на все четыре стороны…"
Вошла послушница, невысокая тихая девушка, внесла подсвечник с тремя толстыми свечами — солнце село, и хотя закат ещё горел на полнеба, в углах кельи уже понемногу копилась тьма.
— Ужинать пожалуй, матушка.
— Спасибо. Не стану сейчас, — улыбнулась Мария. — Сына подожду. Не видно князя Бориса Васильковича?
— Да не видать вроде… Они, должно, уж завтра приедут!
— Нет, сегодня обещал.
Послушница взяла лучину, сунула её в зев печи, огоньком той лучины зажгла свечу — одну только зажгла, посередине. Подбросила поленьев в печь, лучину же аккуратно положила на край шестка. Хозяйственная девушка, улыбнулась Мария. Была бы кому-то женой хорошей, хозяйкой прилежной да матерью… Не сбылось.
— Не нужно ли чего, матушка?
— Спасибо, Анисья, всё есть у меня.
Девушка поклонилась и вышла, неслышно притворив за собой дверь кельи. Княгиня проводила её глазами, несколько раз глубоко вздохнула и снова взялась за летопись.
"…В лето шесть тысяч семьсот сорок седьмое опять пришли поганые татары на Русь, и осадили Киев-град, да не одолел предводитель их Мунга-хан стен киевских. И отошёл тогда со всеми полчищами к Чернигову, и воевал тот град долго и жестоко. Однако держались славные мужи черниговские, и подошла к ним подмого от Киева по воде…"
Да, тогда отец хорошо отбился от Менгу-хана, подумала Мария. Степняки и сейчас не владеют искусством корабельного боя, тем более не владели тогда. Ладьи из Чернигова прошли по Десне на виду у монголов, подбросив подкрепления в осаждённый город, а затем ушли обратно, увозя из Чернигова детей и жёнок. Если бы у Менгу имелась в осадном обозе всего-то одна длинная цепь, чтобы протянуть её поперёк реки, весь план рухнул бы в одночасье. Однако цепи не оказалось.
Мария усмехнулась. Отбились, да не совсем. Город тогда всё равно пришлось оставить. Ну да главное — люди целы остались…
Стало совсем темно, и Мария пододвинула к себе кованый железный подсвечник, где ровным пламенем горела одна свеча. Хороший воск, чистый, промелькнула посторонняя мысль. Сейчас не найти нигде чистого воску, сплошь мешают с мукой да песком. Привыкли для дани татарской мешать, теперь и для своих мешают…
Запалив от горящей две другие свечи, княгиня продолжила чтение.
Да, в тот год ещё оставалась воинская сила на Руси. Не та, что до нашествия, но всё-таки весьма и весьма немалая. Как тогда метался батюшка, пытаясь собрать всех князей воедино! Убеждал, уламывал, улещивал… Всё бесполезно.
Мария Михайловна перевернула страницу. Вот. Вот она, та грань, после которой возврата уже не было.
"В лето шесть тысяч семьсот сорок восьмое прийде несметные полчища Батыевы под стены Киева…"
Княгиня потёрла пальцами лоб. Тогда отец последний раз попытался переломить судьбу всей Руси, остановить геенну огненную. И снова тщетно. Правы, правы древние книги, утверждающие, что волю Всевышнего смертному изменить невозможно?
Как бы то ни было, но после того года, после страшного опустошения всех южнорусских земель не стало больше силы у Руси, чтобы противостоять татарской Орде. И геенну огненную сменил мрак кромешный.
Впрочем, и тогда ещё не осознали русичи всего размера случившегося. Многие полагали, что повторится история половецкого нашествия. Тогда, мол, тоже вот налетели, разорили-ограбили, а спустя немного годков прижились на бывших печенежских пастбищах, и вот уже мирно торгуют конями да сбруей на базаре киевском…
