Приди и виждь - Санин Евгений Георгиевич
К Марцеллу тут же бросились с поздравлениями все находившиеся на палубе. Начальник порта, не уставая, повторял, что это его лучший друг, и они дружат чуть ли не с самого детства.
На Гилара было больно смотреть. Ожидавший падения своего врага, которому завидовал с той самой минуты, как увидел на нём золотую цепь, он видел теперь его счастье и славу. Вместе со всеми, изображая на лице улыбку, он вынужден был тоже поздравлять его. И хоть капитан поклонился Марцеллу даже ниже, чем все остальные, глаза его, когда он выпрямился, вспыхнули с еще большей злостью.
Глава девятая
Императорское курьерское судно «Тень молнии», подгоняемое попутным ветром, летело навстречу своему последнему порту — столице Египта, Александрии. Море было неспокойным, чайки скользили вниз к пенистым волнам и тут же испуганно взмывали ввысь, словно боясь, что они поглотят их. Гилар, стоя на капитанском помосте, глядя то на небо, то на волны, выказывал явные признаки беспокойства.
Крисп, с молчаливого разрешения отца, давно уже находился на корме корабля. Теперь здесь были не только пассажиры, но и все члены экипажа, кроме Гилара. Даже охранники, потому что Марцелл после пропажи больше ни на миг не расставался со своей сумкой.
Крисп то и дело скашивал глаза на сидевшую чуть поодаль Злату. Она расположилась ближе всех к отцу Нектарию и улыбалась как ребенок, но кукла по-прежнему была у неё на коленях.
В Александрии они должны были расстаться. Дальше Криспу с отцом предстоял путь в военную ставку к императору, а им — в Афины и затем в свою далекую Дакию.
Мысли о предстоящей разлуке тяготили юношу. Чем сильнее он гнал их от себя, тем грустнее становилось у него на сердце. Злата тоже иногда замечала его и показывала глазами на отца Нектария, давая понять, что ей нравится то, о чем он говорит.
Млад в который уже раз, рассказывал очередному пассажиру, что ему сразу не понравился Плутий Аквилий. А когда увидел, что тот что-то подсыпал в амфору, и Гилар не стал его даже слушать, сам выбил пробку и вылил на палубу всю воду.
— Надо же, Геренний Этруск — уже император! — вертя в пальцах совсем недавно отчеканенный денарий, задумчиво сказал Марцелл.
— Отец, а чего добивался этот Плутий? — спросил у него Крисп. — Только теперь я начинаю вспоминать, что и мне он казался подозрительным!
— Трудно сказать, — задумался вслух Марцелл. — Сначала он захотел выкрасть у нас императорскую печать.
— Но зачем?
— В руках такого человека эта печать может всё! Ею он без труда мог скрепить любой эдикт, например, о назначении себя казначеем какой-нибудь отдаленной провинции. Конечно, наместник по роду своей службы известил бы императора, но пока дойдет подтверждение, Плутий успел бы сказочно обогатиться и сбежать, прихватив с собой казну и годовой налог, собранный с провинции. И тогда ищи ветра в поле!
— А что он подсыпал в амфору?
— Судя по всему, этого показалось ему мало. Аппетит, как известно, приходит во время еды, и он, наверное, решил усыпить нас. А когда уснем, подговорить гребцов на бунт и сделать «Тень молнии» пиратским кораблем. Поистине это был блестящий план. «Тень молнии» может догнать любое судно и, наоборот, уйти от погони. Горе было бы тогда всем кораблям, встретившимся ему на пути!
Марцелл знаком подозвал лекаря и сказал:
— Кстати, проверь, все ли снадобья у тебя на месте?
Тот, быстро кивнув, стал рыться в своем ящичке.
— Этот Плутий был не так уж и прост, — продолжил Марцелл. — Не сумев попасть на несколько императорских курьерских кораблей, он наконец добился этого с нами и принялся осуществлять свой коварный план. Сначала через тебя, что почти ему удалось, когда я застал вас в каюте…
— Прости отец… — виновато вздохнул Крисп.
— За что? — улыбнулся ему Марцелл. — Он и меня обвел вокруг пальца! Потом решил действовать через питьевую воду и наконец уговорил беднягу Максима поднять ложную тревогу о пиратах. Конечно, — обращаясь к охранникам, сказал он, — и вам не делает чести, что вы бросились спасать меня, а не важные императорские эдикты. — Тут Марцелл поморщился, вспомнив о том, что было в этих эдиктах, и махнул рукой. — Главное, что справедливость восторжествовала…
Он вдруг заметил подавшегося к нему бледного лекаря и вопросительно посмотрел на него:
— Что, нет сонного порошка?
— Нет, господин! — с трудом ворочая языком, ответил тот. — Исчез мой амфориск с ядом!..
— Да, — покачал головой Марцелл. — Он оказался еще большим мерзавцем, чем я предполагал! Эй, Млад! — подозвал он. — А как тебе удалось обнаружить тайник Плутия, куда он спрятал печать?
— А я, даже когда все думали только про пиратов, следил за ним! — с радостью отозвался мальчик. — И когда увидел, что он спрятал что-то в щель, тихонько подменил печать другой вещью.
— Интересно, и что же унес с собой Плутий вместо печати? — с любопытством взглянул на него Марцелл.
— Как что — мою монету!
— Что?!
— Представляю, как вытянется его лицо, когда он увидит вместо императорской печати самую никчемную вещь на земле! — засмеялся Крисп.
И совсем не никчемную! — обиделся Млад. — Она помогла освободить нашу маму!
— Ну ладно, ладно, — обнял его Марцелл. — Конечно же, это — самая бесценная монета во всем мире! Но для Плутия, которого, я уверен, в конце жизни ждёт… — он не успел сказать, что именно ждёт в конце жизни Плутия, потому что среди пассажиров, беседовавших с отцом Нектарием, началось какое-то движение, и послышался крик:
— Ты в этом уверен? Тогда крести, крести меня поскорей!
— В чем дело? — спросил Марцелл сидевшего ближе к пресвитеру Сувора.
— Да вот, — объяснил тот, показывая на неказистого мужчину, наседавшего на отца Нектария. — Этот римлянин всегда и во всем завидовал всем. Недавно его соседа, простого безродного плебея, принял в свою семью и дал свое имя сенатор. Он даже из своего города сбежал, чтобы не видеть больше его. И тут вдруг узнал, что, если покрестится, то будет усыновлен не то что сенатором или даже императором, а самим Богом!
— И что же отец Нектарий?
— Вроде бы, согласился, — кивая на поднявшегося пресвитера, улыбнулся Сувор. — Сейчас начнет.
Матросы снова принесли ведро с водой, отец Нектарий с молитвами трижды отпустил в нее свой крест, и началось таинство святого крещения.
Крисп видел его далеко не первый раз, но всё таки подошел, желая на самом деле быть поближе к девушке. Римлянин снял хитон, оставшись в одной набедренной повязке, и отец Нектарий трижды облил его освященной водой.
— Я бы тоже крестился, — вздохнул глядевший на все это пассажир болезненного вида, — но не знаю, выдержу ли те мучения, которые предстоят вам…
— Истинно хочешь? — внимательно посмотрев на него, уточнил отец Нектарий.
— Да. Очень…
— И — веруешь?
— Да, да! Но… боюсь! И не хочу отступиться от Господа Бога и предать Его.
Отец Нектарий велел принести еще одно ведро и, снова освятив воду, сказал:
— Господь никому не дает испытаний выше его сил. Если хочешь, я крещу тебя, а дальше предайся воле Господа Бога, и Он не оставит тебя. Он спасет твою душу и устроит все так, как может сделать только самый любящий и заботливый отец.
Бледный пассажир снял с себя хитон и склонился перед отцом Нектарием, который подняв над собой крест, снова начал читать молитвы.
Девушка подалась к Криспу и шепнула ему на ухо:
— А что написано у него на кресте? Я не понимаю по-гречески.
— «Святая — святым!» — перевел Крисп.
— И что это значит?
— То, что царство небесное — для святых.
— Но люди так грешны! Разве это возможно?
— Конечно! Да! Вот посмотри на него, — показывая на трижды облитого с головы до ног святой водой пассажира, сказал Крисп. — Он крестился и Господь отпустил ему все грехи. Он теперь свят и, если сейчас вдруг умрёт, сразу пойдет к Богу, в рай.
