Генри Хаггард - Клеопатра
Вскоре лучи в перекатывающихся кипящих волнах воздушного моря стали бледнеть. По свету пробежали огромные тени, его пронзили темные линии, потом линии слились, и свет погас, лишь я продолжал сверкать, как одинокая звезда в неизмеримой ночи.
Издалека донеслись раскаты музыки. Я вслушался. Поначалу они пронзили мрак легким трепетом, но потом стали приближаться, неотвратимо надвигаясь, все громче и громче, и вдруг музыка, грозная, могучая, оглушающая, обрушилась на меня, зазвучала отовсюду, словно я оказался внутри летящей птичьей стаи, спереди, сзади, сверху, снизу, ужасая и завораживая меня. Но вот звуки пронеслись мимо и постепенно затихли где-то в отдалении. Еще несколько раз я погружался в звуки музыки, и каждый раз она звучала по-новому: то звенела, как десять тысяч систр, сотрясаемых разом; то гудела, как медные горла бесчисленных труб; то лилась сладкозвучным хором неземных голосов; то разносилась громом миллионов барабанов. Но и это закончилось, звуки музыки растворились в затухающем эхе, и на меня снова навалилась тишина.
Я почувствовал, что внутренняя сила начала покидать меня и что жизнь уходит от меня вместе с ней. Смерть приблизилась ко мне, и явилась она в форме Тишины. Она проникла в мое сердце, сковала его ледяным холодом, но мой мозг продолжал жить, я все еще мог думать. Я знал, что приблизился к границе, отделяющей живых от царства мертвых. Да, я стремительно умирал, и как же это было страшно! Я хотел помолиться, но не смог, уже было поздно, для молитвы времени не осталось. Короткий миг отчаянной борьбы, и в мой разум проникло спокойствие. Страх прошел, на меня опустилась неодолимая сонливость, тяжелый сон, как каменная глыба, раздавил меня. Я умирал, я умирал, а потом… наступило небытие!
Я умер!
Но что это! Перемена. В меня вернулась жизнь. Но между этой, новой жизнью и прежней лежала пропасть. Я снова стоял во мраке святилища, но он уже не ослеплял меня. Я мог видеть, как при солнечном свете, хотя там по-прежнему было темно. Я стоял там, я был жив, но это был не совсем я. Скорее это была моя духовная часть, ибо подо мною лежало мое мертвое тело. Оно застыло неподвижно, и лицо его было сковано последним ужасающим спокойствием.
Пока я, преисполненный удивления, смотрел на самого себя, огненные крылья вдруг подхватили меня и закружили, унося прочь, прочь, быстрее вспышки молнии. Я летел вниз, сквозь пустые глубины, пронизанные кое-где сверкающими звездами. Вниз на десять миллионов миль и на десять раз по десяти миллионов миль, пока наконец не завис над местом, залитым мягким тихим светом. Под собой я увидел прекрасные храмы, дворцы и дома волшебной красоты, каких ни один человек на земле не видел даже в самых чудесных снах. Здания эти были построены из пламени и черноты. Их шпили пронзали высь, дворы их были огромны, вокруг цвели пышные сады. Пока я витал над ними, картина постоянно менялась. То, что было пламенем, становилось чернотой, а то, что было чернотой, оборачивалось пламенем. Место искрилось хрустальным блеском, и сверкание драгоценных камней озаряло великолепие этого города Царства Мертвых. Там были деревья, и их шелест был подобен музыке, там был ветер, и его дуновение звучало нежной печальной песней.
Навстречу мне взмыли тени, переменчивые, загадочные и чудесные, с зыбкими, текучими очертаниями. Они увлекли меня вниз, и я будто почувствовал под ногами землю, но не прежнюю, а какую-то другую.
– Кто грядет? – раздался громкий Голос, приводящий в священный трепет.
– Гармахис, – ответили беспрестанно меняющиеся тени. – Гармахис, призванный с земли, чтобы узреть лик Той, которая была, которая есть и которая пребудет вовеки. Явился Гармахис, дитя Земли.
– Откройте врата и распахните двери! – пророкотал заставляющий трепетать Голос. – Откройте врата и распахните двери, запечатайте его уста молчанием, дабы его голос не нарушил гармонию Небес, отнимите у него зрение, дабы он не увидел то, что не должно быть увиденным смертным, и пусть Гармахис пройдет дорогой, ведущей к месту, где пребывает Единый. Ступай, дитя Земли, но прежде чем ты уйдешь, подними глаза и узри, как ты отдалился от Земли.
Я посмотрел вверх. За сиянием, накрывавшим город, простиралась черная ночь, и где-то далеко, в самой глубине этого черного неба, мерцала маленькая одинокая звездочка.
– Узри мир, который ты покинул, – промолвил Голос. – Узри и трепещи.
Потом мои уста и очи были запечатаны молчанием и темнотой, я онемел и ослеп. Ворота отворились, двери широко распахнулись, и меня перенесли в город Царства Мертвых. Мы двигались очень быстро, но куда – не знаю. Когда я снова почувствовал под ногами землю, Голос провозгласил:
– Снимите пелену с его глаз, сломайте печать молчания, дабы Гармахис, дитя Земли, мог видеть, слышать и понимать, чтобы он мог поклониться в святилище Той, которая была, которая есть и которая пребудет вовеки.
Мои уста и очи почувствовали прикосновение, и ко мне вновь вернулись зрение и речь.
О чудо! Я стоял посреди зала из чернейшего мрамора, такого высокого, что даже в розоватом свете, освещавшем его, я не мог разглядеть огромные своды его потолка. Здесь звучала скорбная торжественная музыка, и у стен по всей длине стояли крылатые огненные духи, и огонь их был настолько ярким, что слепил глаза, и я не мог смотреть на них. Посреди зала стоял небольшой квадратный пустой алтарь. Я подошел к нему, и могучий Голос снова заговорил:
– О Ты, которая была, которая есть и которая пребудет вовеки, Ты, которая имеет множество имен и остается безымянной, Властительница времени, Вестница Богов, Охранительница миров и живущих в них народов; Вселенская Мать, рожденная из пустоты; Созидающая, но не созданная; Живое великолепие, не имеющее формы; Живая форма, не облаченная в материю; Служительница Незримого; Дитя всемирного закона, рожденного из хаоса; Держащая весы и меч Судьбы; Сосуд Жизни, через который протекает вся жизнь и в котором она собирается вновь; Летописец свершенного в истории; Исполнительница предначертанного Провидением, услышь меня!
Египтянин Гармахис, призванный по твоей воле с Земли, ждет перед твоим алтарем. Уши его слышат, глаза распечатаны, сердце открыто. Услышь и явись, о Многоликая! Явись в пламени! Явись в звуке! Явись в духе! Дай нам услышать тебя! Услышь меня и явись!
Голос замолчал, и наступила тишина. Потом в тишине послышался звук, похожий на рев бушующих волн. Он прекратился, и тогда я, движимый неведомо чем, опустил руки, которыми закрывал глаза, и увидел висящее над алтарем небольшое темное облачко, в котором извивался, то появляясь, то исчезая, огненный змей.
Все окутанные пламенем божества и духи упали на мраморный пол и громкими голосами восславили богиню, но ни одного их слова я не понимал. О чудо! Темное облако опустилось и легло на алтарь, огненный змей потянулся ко мне, прикоснулся к моему лбу своим раздвоенным языком и исчез. Голос, чистый, нежный и тихий, царственно произнес:
