Александр Дюма - Сорок пять
– Ну и хорошо, – пробурчал Пенкорнэ, – раз вам до меня дела нет, то и я ничего против вас не имею.
– Ах, милостивый государь, – заметил Эсташ де Мираду Карменжу с самыми миролюбивыми намерениями, – вы не очень-то любезны с нашим земляком.
– А вам-то, черт побери, какое до этого дело? – спросил Эрнотон, все больше раздражаясь.
– Вы правы, сударь, – сказал Мираду с поклоном, – меня это действительно не касается.
Он отвернулся и направился было к Лардиль, приютившейся в уголку у самого очага. Но кто-то преградил ему путь.
Это был Милитор. Руки его по-прежнему засунуты были за пояс, а губы насмешливо усмехались.
– Послушайте, любезнейший отчим! – произнес бездельник.
– Ну?
– Что вы на это скажете?
– На что?
– На то, как вас отшил этот дворянин?
– Что?
– Он вам задал перцу?
– Да ну? Тебе так показалось? – ответил Эсташ, пытаясь обойти Милитора.
Но из маневра этого ничего не вышло: Милитор сам подался влево и снова загородил Эсташу дорогу.
– Не только мне, но и всем, кто здесь находится. Поглядите, все над нами смеются.
Кругом действительно смеялись, но по самым разнообразным поводам.
Эсташ побагровел, как раскаленный уголь.
– Ну же, ну, дорогой отчим, куйте железо, пока горячо, – сказал Милитор.
Эсташ весь напыжился и подошел к Карменжу.
– Говорят, милостивый государь, – обратился он к нему, – что вы разговаривали со мною намеренно недружелюбным тоном.
– Когда же?
– Да вот только что.
– С вами?
– Со мной.
– А кто это утверждает?
– Этот господин, – сказал Эсташ, указывая на Милитора.
– В таком случае этот господин, – ответил Карменж, иронически подчеркивая почтительное наименование, – в таком случае этот господин просто болтает, как попугай.
– Вот как! – вскричал взбешенный Милитор.
– И я предложил бы ему убрать свой клювик подальше, – продолжал Карменж, – не то я вспомню советы господина де Луаньяка.
– Господин де Луаньяк не называл меня попугаем, сударь.
– Нет, он назвал вас ослом. Вам это больше по вкусу? Мне-то безразлично: если вы осел, я вас хорошенько вздую, а если попугай – выщиплю все ваши перышки.
– Сударь, – вмешался Эсташ, – это мой пасынок, обращайтесь с ним повежливее, прошу вас, хотя бы из уважения ко мне.
– Вот как вы защищаете меня, отчим-папенька! – в бешенстве вскричал Милитор. – Раз так, я за себя постою.
– В школу ребят, – сказал Эрнотон, – в школу!
– В школу! – повторил Милитор, наступая с поднятыми кулаками на г-на де Карменжа. – Мне семнадцать лет, слышите, милостивый государь?
– Ну, а мне двадцать пять, – ответил Эрнотон, – и потому я тебя проучу, как ты заслуживаешь.
Он схватил Милитора за шиворот и за пояс, приподнял над полом и выбросил из окна первого этажа на улицу, словно какой-нибудь сверток, в то время как стены сотрясались от отчаянных воплей Лардили.
– А теперь, – спокойно добавил Эрнотон, – отчим, мамаша, пасынок и вся на свете семейка, знайте, что я сделаю из вас фарш для пирогов, если ко мне еще будут приставать.
– Ей-богу, – сказал Мираду, – я нахожу, что он прав. Зачем было допекать этого дворянина?
– Ах ты трус, трус, позволяешь бить своего сына! – закричала Лардиль, наступая на мужа со своими развевающимися во все стороны волосами.
– Ну, ну, ну, – произнес Эсташ, – нечего ерепениться. Ему это принесет пользу.
– Это еще что такое, кто здесь выбрасывает людей в окна? – спросил, входя в зал, какой-то офицер. – Черт побери! Раз уж затеваешь такие шуточки, надо хоть кричать прохожим: берегитесь!
– Господин де Луаньяк! – вырвалось человек у двадцати.
– Господин де Луаньяк! – повторили все сорок пять. При этом имени, знаменитом в Гаскони, все, умолкнув, встали со своих мест.
Глава 9
Господин де Луаньяк
За г-ном де Луаньяком вошел, в свою очередь, Милитор, несколько помятый при падении и багровый от ярости.
– Слуга покорный, господа, – сказал Луаньяк, – шумим, кажется, порядочно… Ага! Юный Милитор опять, видимо, на кого-то тявкал, и нос его от этого несколько пострадал.
– Мне за это заплатят, – пробурчал Милитор, показывая Карменжу кулак.
– Подавайте на стол, мэтр Фурнишон, – крикнул Луаньяк, – и пусть каждый, если возможно, поласковей разговаривает с соседом. С этой минуты вы все должны любить друг друга, как братья.
– Гм… – буркнул Сент-Малин.
– Христианская любовь – вещь редкая, – сказал Шалабр, тщательно закрывая свой серо-стальной камзол салфеткой так, чтобы с ним не приключилось беды, сколько бы различных соусов ни подавалось к столу.
– Любить друг друга при таком близком соседстве трудновато, – добавил Эрнотон, – правда, мы ведь недолго будем вместе.
– Вот видите, – вскричал Пенкорнэ, которого все еще терзали насмешки Сент-Малина, – надо мной смеются из-за того, что у меня нет шляпы, а никто слова не скажет господину де Монкрабо, севшему за стол в кирасе времен императора Пертинакса,[23] от которого он, по всей вероятности, происходит. Вот что значит оборонительное оружие!
Монкрабо, не желая сдаваться, выпрямился и вскричал фальцетом:
– Господа, я ее снимаю. Это предупреждение тем, кто хотел бы видеть меня при наступательном, а не оборонительном оружии.
И он стал величественно распускать ремни кирасы, сделав своему лакею, седоватому толстяку лет пятидесяти, знак подойти поближе.
– Ну, ладно, ладно! – произнес г-н де Луаньяк, – не будем ссориться и скорее за стол.
– Избавьте меня, пожалуйста, от этой кирасы, – сказал Пертинакс своему слуге.
Толстяк принял ее из его рук.
– А я, – тихонько шепнул он ему, – я когда буду обедать? Вели мне подать чего-нибудь, Пертинакс, я помираю с голоду.
Как ни фамильярно было подобное обращение, оно не вызвало никакого удивления у того, к кому относилось.
– Сделаю все возможное, – сказал он. – Но для большей уверенности вы тоже похлопочите.
– Гм! – недовольно пробурчал лакей. – Не очень-то это утешительно!
– У нас совсем ничего не осталось? – спросил Пертинакс.
– В Саксе мы проели последний экю.
– Черт возьми! Постарайтесь обратить что-нибудь в деньги.
Не успел он произнести этих слов, как на улице, а потом у самого порога гостиницы раздался громкий возглас:
– Покупаю старое железо! Кто продает на слом?
Услышав этот крик, г-жа Фурнишон бросилась к дверям. Тем временем сам хозяин величественно подавал на стол первые блюда.
