Бернард Корнуэлл - Арлекин
— Нет.
— Тебя это больше не заботит?
Томас откинулся на скамье и вытянул длинные ноги.
— У меня и без того куча дел, святой отец. Мы побеждаем в этой войне, а что будет через год? Кто знает? Может быть, мы расшибем нос королю Франции.
Отец Хобб согласно кивнул, хотя, судя по его лицу, слова Томаса показались ему неуместными. Он провел пальцем по луже эля на столе.
— Ты дал обещание своему отцу, Томас, и сделал это в церкви. Разве не так ты сам говорил мне? Торжественно обещал, Томас, что вернешь копье! Бог прислушивается к таким клятвам.
Томас улыбнулся.
— За стенами этой таверны, святой отец, столько насилия, убийств и воровства, что на небесах не хватит перьев, чтобы записать все грехи. А вы беспокоитесь обо мне!
— Да, Томас, беспокоюсь. Некоторые души лучше других. Я должен присматривать за ними всеми, но если у тебя в стаде чудесный агнец, то стараешься уберечь его.
Томас вздохнул.
— Когда-нибудь, святой отец, я разыщу человека, совершившего кражу, и воткну это чертово копье ему в задницу, да так, что оно проделает дырку в черепе. Когда-нибудь. Хорошо?
Отец Хобб блаженно улыбнулся.
— Хорошо, Томас, но пока что есть небольшая церковь, которой пригодился бы лишний человек у дверей. Она полна женщин! И некоторые из них так прекрасны, что твое сердце разорвется от одного взгляда на них. А напиться сможешь потом.
— Неужели так прекрасны?
— О чем ты думаешь, Томас? Большинство из них похожи на летучих мышей, и воняют как козлы, и все равно им нужна защита.
И Томас помог охранять церковь, а потом, когда войско так перепилось, что больше не могло бесчинствовать, вернулся в таверну вдовы, где напился до беспамятства. Он взял город, хорошо послужил своему господину и был доволен.
* * *
Томаса разбудил пинок. Пауза, потом новый пинок и кружка холодной воды в лицо.
— Боже!
— Это я, — сказал Скит. — Отец Хобб сказал мне, что ты здесь.
— О Боже! — снова простонал Томас.
Голова трещала, в животе было кисло, к горлу подкатывала тошнота. Он слабо зажмурился на дневной свет, потом хмуро вгляделся в Скита:
— Это ты.
— Наверное, приятно быть таким умным. — Скит осклабился на Томаса, который совершенно голым лежал на соломе в конюшне у таверны с одной из дочек вдовы. — Ты, видать, напился по-королевски, раз нашел такие ножны для своего меча, — добавил он, взглянув на девицу, натянувшую на себя одеяло.
— Я был пьян, — простонал Томас. — И пьян до сих пор.
Он, пошатываясь, встал на ноги и надел рубашку.
— Тебя хочет видеть граф, — сообщил Скит, забавляясь.
— Меня? — встревожился Томас. — Зачем?
— Возможно, хочет выдать за тебя одну из своих дочерей. Боже правый, Том, посмотри на себя, в каком ты виде!
Томас натянул рейтузы и кольчугу, потом достал из соломы сапоги и надел поверх кольчуги суконный камзол. На камзоле был герб графа Нортгемптонского — три красно-зеленые звезды, выбитые на тройке львов. Томас плеснул в лицо водой и острым ножом поскреб щетину.
— Отпусти бороду, парень, — посоветовал Скит. — Это спасет от лишних хлопот.
— Зачем Билли хочет меня видеть? — спросил Томас, называя графа по прозвищу.
— После того, что творилось в городе вчера? — задумался Скит. — Он решил, что кого-нибудь надо повесить в назидание другим, и спросил, нет ли у меня какого-нибудь никудышного ублюдка, от которого нужно избавиться, и я вспомнил про тебя.
— Я чувствую себя так, что в самый раз повеситься.
Его едва не стошнило, и он выпил воды.
Вернувшись в центр города, Томас с Уиллом Скитом разыскали графа Нортгемптонского при исполнении служебных обязанностей. Здание, на котором красовался его флаг, видимо, было ратушей, хотя, вероятно, уступало размерами караульному помещению в собственном замке графа. Перед графом выстроилась череда просителей, умолявших о справедливости. Они жаловались на грабежи. Это было бессмысленно, учитывая, что жители отказывались сдать город. Но граф слушал довольно вежливо. Наконец один стряпчий по имени Бела, с хитрой, как у ласки, мордой, поклонился графу и долго причитал о том, какое обращение испытала графиня Арморика. Сначала Томас не вникал в его слова, но настойчивость в голосе господина Бела заставила его прислушаться.
— Если бы не вмешательство вашей светлости, — деланно улыбаясь, говорил Бела графу, — графиня подверглась бы надругательству со стороны сэра Саймона Джекилла.
В стороне стоял сэр Саймон.
— Это ложь! — запротестовал он по-французски.
Граф вздохнул.
— Так почему же, когда я вошел, ваши штаны были спущены ниже колен?
Люди в зале засмеялись, а сэр Саймон покраснел. Томас перевел сказанное Уиллу Скиту, который кивнул, поскольку уже слышал эту историю.
— Ублюдок собирался осчастливить одну титулованную вдовушку, — пояснил он Томасу, — и тут входит граф. Понимаешь ли, услышал ее крики. И увидел герб на воротах. Аристократы не дают друг друга в обиду.
А стряпчий продолжал выдвигать обвинения против сэра Саймона. Похоже, тот объявил вдову и ее сына своими пленниками, за которых требовал выкуп. Он также похитил у вдовы два корабля, доспехи ее мужа, его меч и все деньги. Возмущенно изложив жалобы, Бела поклонился графу и подобострастно добавил:
— Вы имеете репутацию справедливого человека, милорд, и я вверяю судьбу вдовы в ваши руки.
Графа Нортгемптонского удивили слова о его репутации.
— Чего вы хотите? — спросил он.
Бела приосанился.
— Возврата всего указанного, милорд, и защиты вдовы и ее благородного сына именем короля Англии.
Граф побарабанил пальцами по подлокотнику, потом хмуро посмотрел на сэра Саймона и сказал:
— Нельзя требовать выкуп за трехлетнего ребенка.
— Но он же граф! — запротестовал сэр Саймон. — Титулованная особа!
Граф вздохнул. Сэр Саймон, понял он, обладает умом бесхитростным, как у ищущего корм быка. Рыцарь не признавал другой точки зрения, кроме собственной, и думал лишь об удовлетворении своих аппетитов. Возможно, это и делало его столь грозным воином, и тем не менее он оставался болваном.
— Мы не захватываем трехлетних детей с целью выкупа, — твердо сказал граф, — и не берем в плен женщин, если это не дает выгод, перевешивающих галантность, а тут я не вижу таковых. — Граф обернулся к стоявшим у него за спиной секретарям. — Кого поддерживал Арморика?
— Карла Блуаского, милорд, — ответил один из них, высокий бретонец в сутане священника.
