Иван Кошкин - Илья Муромец.
Самсон торопливо свалил на стол охапку бирок.
— По твоему, княже, указу, тому пять лет, положено отпускать на Заставу на год тысячу пудов муки, да триста пудов зерна пшеничного, да триста пудов зерна ржаного...
— Вы что, белены объелись?! — рявкнул князь так, что Дюк и Самсон подпрыгнули и даже Добрыня попятился.
— А ты, княже, дослушай, сделай милость, — набычился Илья.
С полминуты князь и богатырь мерили друг друга взглядами, да так, что Дюк и Самсон жались к стенам, а Добрыня собрал в кулак всю смелость, чтобы не спрятаться за брата.
— Ну, ладно, продолжай, — сдался князь.
— А в этом году, — заторопился Самсон, — пришло на заставу двести пудов муки, да сто пудов ржаного зерна, а пшеницы совсем не было, а гречиха мышами траченная, а соли — один пуд, а меду не было, а полотно подмокшее да тленное, а кожи на сапоги не было, а наконечников на стрелы — пуд вместо пяти, а ясеня на древки не было, осину прислали, а вместо ста щитов расписных — десять некрашеных, и не дубовых со стальной оковкой, а липовых, кожей обтянутых, да и та трескается, а...
— Достаточно, — тихо сказал Владимир. — Ты что же, Илья Иванович, думаешь, я у своих воев ворую?
— А мне думать не положено, — ответил Илья. — Я что вижу, то говорю. Ты лучше вот что рассуди, княже, если уж нас, богатырей, так не стесняясь обкрадывают, то что воям в крепостях достается? Совсем наги и босы сидят?
— Так. — Владимир побарабанил пальцами по столу. — Оставайтесь здесь. Поесть вам принесут.
Князь встал, быстрым шагом вышел, из-за двери донесся его рыкающий голос.
— Ну, браты, теперь садитесь и отдыхайте, — шумно выдохнул Илья. — Давно я его таким не видел, даже самому страшно стало.
— И что он сделает? — испуганно спросил Самсон.
— В котел со смолой, — вяло ответил Добрыня. — Или на кол. Когда княже добрые дела творит — только держись.
Прошел час, со двора раздался дикий вопль. Илья выглянул в окно, перекрестился.
— Все-таки на кол. Смолу долго греть надо.
Дверь распахнулась, в светлицу вошел Владимир.
Кафтан князь где-то сбросил, рукава рубахи были завернуты выше локтя, на белом полотне краснели пятна крови. Государь сел во главе стола, повесив голову, затем устало осмотрел богатырей.
— Нет, ведь главное, чего ему не хватало-то? Три города в кормление[28] дал, только и делов — отправляй вовремя жалованье на Рубеж. А он, гад подколодный, пять лет...
— Сам допрашивал, княже? — участливо спросил Илья.
— Да разве нынешние умеют, — отмахнулся Владимир. — Поели?
— Да как-то не с руки было.
— Ну, тогда вместе поснедаем.
Бледный Самсон шумно сглотнул, и князь как-то по-новому посмотрел на иудея.
— Стало быть, ты недостачу нашел? Эти остолопы пять лет на тюре сидели, а стоило ж... иудея взять?
— Да мы как-то на слово верили, — тихо сказал Илья.
— На слово... — проворчал Владимир. — Мимо моего слова — столько еще... Не могу же я сам вам мешки считать. Слышь, Илья Иванович, а зачем он тебе на Заставе — али мечей мало? Дай мне его сюда, мне позарез ключник новый нужен. Чтобы честный был. А то — с товарами своими пошлю за море.
— Нет, княже, не вели казнить, — раньше старшего выпалил Самсон. — Нельзя мне. Не бери с Заставы!
— Что так? — удивился князь.
— Мы... Мы не просто так торгуем, — потупился Самсон. — Деньга деньгу ведет, так у нас говорят. Если ты мне еще власти дашь, завтра у меня в долгу пол-Киева будет, и даже ты ничего тут не сделаешь. А я не хочу. Я за Русскую землю хочу...
— За что? — полезли на лоб глаза князя.
— За Русскую землю, — еще тише ответил Самсон.
— Забирайте его и катитесь обратно, — махнул рукой князь.
— А недостачу нам когда покроют? — уже требовательно спросил иудей.
— Сегодня! Уйдете вы или нет?!!
Братья подхватили Самсона под руки и бегом вытащили из светлицы. Уже в поле, возвращаясь на Заставу, Илья спросил:
— А насчет пол-Киева в долгу — это ты врал или как?
— Не врал, — помотал головой Самсон. — Одно дело ведешь, на другое деньгу копишь, третье высматриваешь, про четвертое вынюхиваешь. Вот я и ушел. Не хочу всю жизнь в лавке стоять. Совсем ушел.
— Поди ж ты, — подивился Дюк. — А я уж думал тебя было в долю взять.
— Нельзя мне, Дюк Степанович, — повторил Самсон.
— Ну, нельзя так нельзя...
Сейчас Самсон, уже давно не отрок, стоял перед Муромцем руки в бока и, похоже, не знал, с чего начать.
— Ну... — сказал было иудей и вдруг шмыгнул длинным носом и, махнув рукой, вышел из шатра.
— Переживает, — прислушался Алеша к громкому то ли ржанию, то ли карканью. — Чувствительный. Ничего, сейчас вернется.
— Ишь ты, — покачал головой Добрыня, — вот уж не думал, что он так к тебе привязался.
— Что он, собака, что ли, привязываться, — обиделся Илья. — Просто человек так радуется.
— Ну, пусть радуется. Так зачем приехал, Илья Иванович? — И холодом вдруг повеяло в шатре от этих слов.
— Ты чего, Никитич, — ошарашенно повернулся к брату Алеша. — Он же к нам из поруба прямо... Чего ты?
— Из поруба? — криво усмехнулся Никитич. — Да от него гарью несет за версту. Нет, не прямо к нам Илья Иванович прискакал. Ездил он силу Калина поразведать, так?
— Так, — недоумевающе кивнул Илья. — А что такого-то? Силы у него — степи не видно...
— Вот то-то и оно, Алешка, — покачал головой Добрыня. — Зачем бы ему Калина сведывать? Воевать хочет Илья Иванович. И к нам приехал — на помощь Владимиру звать!
— Не Владимиру, а Киеву! — возмутился Илья.
— А что мне за дело до Киева? — зло вскинул голову Змееборец.
— Да ты что, Добрынюшка? — опешил Илья.
— Да понимаешь, Илья Иванович, — Алеша не смотрел в глаза брату. — Неохота нам головы за Владимира класть. Надоело. Сам говоришь, у Калина силы видимо-невидимо.
— Да вы что, братцы? — Илья не верил своим ушам.
Полог откинулся, в шатер шагнули Самсон и Казарин.
— Чего с дороги про дела говорить-то? — Степняк раскинул на коврах полотенце. — Поснедаем, меду попьем, а уж на сытое пузо и речи другие.
— Тут у нас всего вдоволь — шербет хорасанский, инжир мингрельский, изюм — ах какой! Вино хиосское, мед русский, а вот это с Колхиды — быка валит! — Самсон хозяйственно раскладывал снедь. — Садитесь, богатыри, таки в ногах правды нет, а с дороги гостя не накормить — за это Бог обидится, и шобы с нами такого никогда не было.
— Хорошо живете, богатыри. — Илья сел к столу, но к кушаньям не притронулся. — Откуда яства такие? Али Владимир вместо пшеницы со своего стола отправляет?
— Своим умом добываем, — спокойно ответил Добрыня, отправляя в рот горсть изюма.
