Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода
— Какое такое срочное дело? — влез в разговор бритт.
Тут мне пришлось признать, что не знаю подробностей, но уверен, что так было нужно.
— Возможно, — сказал бритт, — он просто захотел избавить себя от участия в деле, которое считает омерзительным.
— Омерзительным, но неизбежным, — поправил его епископ. — По крайней мере, он знает, что отклонение от курса необходимо. Грегор, сын мой, я хоть и высоко ценю роль вашего духовного наставника, но мы оба с вами знаем, что вы должны перво-наперво исполнять желания своего командующего.
— Не знаю, какие у него желания! Его здесь нет! — вырвалось у меня, ибо к этой минуте я успел основательно разозлиться; правда, тут же овладел собой и извинился перед высокочтимым пастырем за то, что повысил на него голос.
— У Бонифация всегда будет одно желание — сохранить армию в целостности, — повторил епископ Конрад.
— Каким образом — вступив в битву или отказавшись от нее? — уточнил я.
— Этого мы не можем знать, пока не окажемся на месте, — ответил епископ Конрад, и, конечно, правдивее нельзя было сказать при данных обстоятельствах, ибо его преосвященство мудрый человек. — Это испытание, сын мой, которое мы должны выдержать, а после продолжить наш первоначальный курс к Святой земле. Если вам придется делать выбор, помните, что его святейшество тоже желает сохранить армию.
На душе стало легче от этого напоминания. Мой долг все-таки очень прост.
На следующую ночь, когда луна шла на убыль, флот охватило растущее чувство надвигающейся беды. Воины переговаривались приглушенными голосами о том, что венецианцы ими манипулируют, заставляя изменить святому делу. В конце концов начались разговоры о дезертирстве.
О Задаре говорили только шепотом.
Одним из тех, кто говорил в полный голос, был я. Если бы еще месяц назад кто-нибудь мне сказал, что я приму сторону Папы по какому-либо вопросу, мне стало бы очень смешно. Но вот прошло время, и мы с Папой стали заодно. В принципе не приемля любую бойню, я пришел в ярость, получив подтверждение о неминуемой осаде, и даже спровоцировал спор с несколькими моряками «Венеры» — все они, родившись в Венеции, ненавидели Задар. Мои усилия привели к тому, что сейчас я хожу с двумя фонарями под глазами и синяками на теле. Симон де Монфор, мой собеседник в первый день похода, тот самый, что с опаской расспрашивал о Бонифации, также в открытую выступал против плана напасть на Задар. Прослышав от Грегора, что я получил тумаков, затеяв спор на эту тему, он явился на «Венеру» и принялся меня расхваливать. Уж лучше было бы терпеть побои.
Целых два дня Отто и Грегор пытались меня успокоить. Вряд ли их волновало мое телесное благополучие; просто они не хотели, чтобы я опять ввязался в какую-нибудь историю, раз Грегор за меня отвечает. Принцесса Джамиля, проявляя ко мне внимание, которого я никак не заслужил, спокойно, но твердо предостерегла меня от каких-либо действий — все равно я наверняка провалил бы любой план. Пришлось напомнить ей, что в прошлый раз она мне советовала лишь не планировать ничего в одиночку, и попросить помочь придумать что-то ради задарцев. Джамиля ответила мне со своим характерным жестом, слегка поводя рукой, что относилось как к ней самой, так и ко всему окружающему:
— Я сейчас не в той ситуации, чтобы заниматься этим.
Сказала, как отрезала.
Больше всего толков ходило о том, что флот подойдет к берегу и одним своим видом нагонит на задарцев такого страху, что они тут же сдадутся и никакого сражения не будет. Я буквально с пеной у рта набросился на Грегора, когда оказалось, что он разделяет надежду большинства на подобный исход. До порта Задар оставался день пути, когда Грегор и Отто предприняли последнюю попытку урезонить меня во время вечернего визита на «Венеру».
— Если задарцы сдадутся без боя, — объяснял Грегор, — армия сможет войти в город и найти себе кров на зиму, не используя силу против своих единоверцев, христиан, и не беря на себя греха.
— Угроза силы и есть использование этой силы, — возразил я. — Задарцы умрут от холода и голода, а не от мечей и стрел, и все равно это будет ваших рук дело. Если план такой безгрешный, тогда почему Симон де Монфор старается подкупить капитана своего корабля, чтобы тот откололся от флотилии и продолжил курс прямо на Египет?
— Это просто сплетня, — сказал Грегор. — Симон ни за что не станет дробить армию.
— А что самое важное, — добавил Отто, — как только задарцы капитулируют, мы сможем забрать все их добро и наконец расплатиться с венецианцами. Так что успокойся, бритт, их капитуляция будет лучшим исходом из всех возможных.
— Только не для задарцев! — сказал я.
— Да с какой стати нам думать о задарцах? — удивился Отто.
— Не могу оставаться в стороне и наблюдать, как целый народ запугивают, чтобы добиться от него покорности. Где в Библии Христос говорит своим ученикам, чтобы они так поступали? — заявил я, топнув ногой.
Братья дружно уставились на меня.
— По-моему, тут что-то личное, — осторожно заметил Отто. — Плюс определенная дремучесть. Задарцы не чураются пиратства в своем стремлении оставаться свободными.
— Возможно, если бы их не преследовали громилы, они вели бы себя более вежливо, — огрызнулся я.
— Ну, это не оправдание. Каждый грозит кому-то, — сказал Отто, пожав плечами. — Так устроен мир.
— Интересно, кому грозил Христос? — спросил я, жалея, что Джамиля сейчас не является свидетелем моей находчивости.
Но Отто быстро сбил с меня спесь.
— Иисус грозил своим последователям, — моментально отреагировал он с упрямой прямотой, через которую, как я знал, мне никогда не пробиться.
Махнув на него рукой как на безнадежного субъекта, я обратился к Грегору с последней мольбой:
— Хотя бы признайся, что подобная осада осквернит вашу миссию. Вы позволяете Венеции манипулировать войском Христа в ее собственных меркантильных интересах.
Грегор расстроенно кивнул.
— Я все понимаю, но, если мы откажемся от осады, венецианцы не повезут нас туда, куда мы хотим попасть, и тогда мы нарушим наши святые обеты.
— Мы их нарушим в любом случае, — безразлично заметил Отто. — Выбирать придется из двух зол: провести всю зиму в холодных мокрых палатках или в хороших теплых домах, полных всякого добра. По-моему, решение очевидно.
Я заставил себя пропустить его слова мимо ушей и сосредоточился на Грегоре.
— Если вы пойдете на это, то предадите собственное дело. И это больше, чем отступничество. Это грех.
Отто нетерпеливо махнул рукой и отвернулся, а Грегор, как ни странно, остался доволен тем, что я сказал это, и даже с видом старшего брата похлопал меня по плечу.
— Хотя меня огорчает, что, возможно, ты прав, — сказал он, — но я, по крайней мере, рад слышать, что ты наконец рассуждаешь как сын церкви.
— Что-что? — переспросил я, ибо ничего подобного не ожидал.
— Нападать на них грех, потому что они католики, — пояснил он.
— Нападать на них грех, потому что они слабые, а вы сильные, — поправил я.
Грегор оторопел.
— Неужели я единственный человек на этом корабле, кто читал Евангелие? — завопил я и в гневе ушел, обходя раздетых до различной степени шлюх и солдат.
Мне стало ясно, что если здесь и будет совершено праведное дело, то мне придется потрудиться самому.
Акт II
ЗАДАР
В то время жители Задара прекрасно сознавали, что венецианцы их ненавидят.
Робер де Клари. Хроника Четвертого крестового похода12
В периоды опасности вход в порт Задар преграждала огромная металлическая цепь, растянутая между баржами, стоявшими в ряд. К тому времени, когда к Задару подошла «Венера», венецианские галеры уже успели протаранить цепь своими железными носами.
Задарцы хоть и устроили демонстрацию силы со своих башен, но все же ретировались за городские стены. Уже несколько недель до них доходили слухи о приближающемся флоте, поэтому они задрапировали стены и крыши смотрящих на море домов целыми рулонами белой ткани с нашитыми огромными золотыми крестами, как бы говоря тем самым: «Мы дети Святого отца, от имени которого вы совершаете свое паломничество». Наша огромная флотилия бросила якоря на глазах приведенных в ужас жителей. Город был возведен на полуострове — узкой полоске земли, проходившей параллельно материку и почти со всех сторон окруженной водой. Он располагался не так низко, как Венеция, и не был таким плоским, но размерами значительно ей уступал и, несмотря на крепостные стены, не выглядел неприступным.
Корабли, прибывшие первыми, заполнили всю гавань, после того как выгнали задарские суда в открытое море. Венецианские корабли стали на прикол так близко друг к другу, что матросы перемещались по ним без всяких сходен. Войско начало изнуряющую работу по устройству лагеря на материке, чуть скошенном на восток. Военные галеры обогнули город, на их палубах выстроились арбалетчики, державшие на прицеле стены и башни. А на этих самых башнях развевались флаги с изображением павлинов, возвещая о недавнем дерзком переходе Задара под покровительство венгерского короля Эмерика.
