Геомар Куликов - Тайный гонец
Васька ушёл.
Повременив немного, отправился следом Ива.
В монастыре беготня, суматоха. Ива забеспокоился. Спросил у знакомого мальчишки:
— Чего это они?
— Кормовой день завтра! — У мальчишки рот от уха до уха. Увидел, что не понял Ива. — Неужто не знаешь?
— Я ж впервой здесь, — словно оправдываясь, сказал Ива.
Мальчишка на радостях даже насмехаться не стал. Принялся объяснять:
— Вишь ты, когда кто из богатых да знатных людей захочет угодить монастырю, то устраивает братии кормовой день — угощение, значит.
— И так не худо ест монастырская братия.
— Ты погляди, что завтра будет! Одного пива да вин заморских сколько понавёз Владимир Туровской.
Повеселел Ива. Ай да Игнатий: знать, недаром велел Кузьме Егорову приходить через ночь! Будет она после кормового дня, когда монастырская братия да ратные люди изрядно выпьют.
Не слушая, что говорит мальчишка дальше, махнул рукой, побежал в келью к старцу Никодиму.
А Ваське в это время приходилось туго.
Не сразу увидел келаря. Велено было ждать.
Томился Васька, стоя в келаревых палатах. В животе урчит от голоду. Да то полбеды.
Страшно Ваське. А ну как допытается келарь про то, что Васька его обманул?
Вышел из келаревых покоев брат-казначей.
Предстал Васька перед тяжёлыми келаревыми очами.
Как и боялся, первый вопрос:
— Отчего долго?
Выговорил жалобно Васька:
— Не брани, христа ради. Едва того Кузьку, будь он неладен, сыскал. С самого утра не ел. Оголодал, спасу нет.
Покатились по круглому Васькиному лицу слёзы, что горошины.
— Не врёшь?
Брякнулся Васька в ноги келарю:
— Куда там! Я тебя пуще самого господа бога боюсь. Бог-то на небе, а ты вот тут…
— Глупости говоришь! Непотребные слова. Нет над человеком выше бога.
Однако почуял Васька: смягчился келарь.
Стал келарь допытываться, где Кузьма был, что сказал. Но не было прежней суровости в его голосе.
Васька осмелел и целую историю рассказал, что придумали вместе с Ивой.
На полслове остановился и келарю:
— Ты бы велел поесть дать. Помираю с голоду.
Чуть приметно раздвинулись келаревы губы — улыбнулся, значит.
Негромко:
— Эй, кто там?
На пороге старый знакомый — монах, что дёргал за ухо Ваську.
— Подай еды мальцу, да поболее. Изголодался. Поди, быка съест.
Покосился монах. Не иначе, шутит келарь. Мыслимо ли: оборванца кормить в келаревых палатах…
А келарь:
— Чего стоишь столбом?
Исчез монах и вернулся быстро с подносом, уставленным всякими блюдами.
Вкусна еда у келаря! Только в горло не идёт она Ваське, хоть и голоден он. Забыть не может Васька, за какие такие заслуги щедро кормит его келарь.
Съел, однако, всё. Похвалил даже — иначе нельзя. Поклонился низко. Ушёл.
А келарь Савва отправился к настоятелю докладывать: сделал, мол, Терентьев сын всё, как надобно.
Хлопотливый день выдался меньшой монастырской братии и работникам.
Прежде к кормовому дню готовились загодя. По нынешним беспокойным временам — всё наспех. Просто ларчик открывался. Проведал дворянин Владимир Туровской, что приближается войско Болотникова. Испугался не на шутку. Разве отсидишься в усадьбе? Свои крестьяне глядят волками. Ждут того часа, чтобы рассчитаться за все обиды и притеснения.
Куда податься? Известное дело, в монастырь. Стены там крепкие, оружие доброе, монастырская братия сытая, здоровая. Однако в монастырь не сунешься с пустыми руками. Приготовил монастырской казне богатые дары, а братии щедрое угощение. Так вот, на радость толстопузым монахам, и объявился нежданно-негаданно кормовой день.
С раннего утра зазвонили величаво и торжественно колокола. Началась праздничная служба в церкви.
А потом…
Полились реки бражные и медовые. В трапезной, где ела монастырская братия, пир горой. Вовсе не божественные песни грянули подвыпившие монахи.
К середине дня не монастырь — скотный двор. Упилась братия до бесчувствия. Валяются монахи кто где. В обнимку шатаются, горланят на всю округу.
Протрезвеет кто — щедр с перепугу дворянин Владимир Туровской — подходи ещё, пей сколько влезет хмельных медов да браги. Кто поглавней — тому сладкие заморские вина.
Свиделись в суматохе Игнатий и Ива. У Ивы глаза блестят — рад.
Игнатий повеселел. Нет всегдашней его опаски. По плечу, похлопал.
— Видать, приходит наше время. К полуночи будь возле кельи старца Никодима. Да неприметно. Сам за тобой зайду. Кашляну негромко три раза — выходи навстречу.
Глава 23. Переменчиво счастье
Время — что дорога. Иной раз пройдёшь — не заметишь. А в другой — тот же путь покажется в тысячу вёрст.
За все годы, что помнил Ива себя, не было такого длинного-предлинного дня.
Едва наступили поздние летние сумерки, был уже Ива возле старцевой кельи на условленном месте. «Эва, как ладно всё складывается! — думал. — Поди, Амвросий и келарь вместе с другими пируют да пьянствуют и знать не знают, какое дело должно совершиться нынешней ночью».
И напрасно так думал Ива.
Потому что не бражничали келарь и Амвросий. Больно тревожное время стояло. А когда зажглись на небе звёзды, неподалёку от Ивы возникли три тени, невидимые в темноте.
Был то Амвросий с двумя дюжими монахами. Решил на всякий случай покараулить Макарьева приёмыша. Стало к полуночи приближаться, понял: не напрасно терял время. И вправду мальчонка ждёт кого-то. Послал одного монаха за келарем Саввой.
— Скажи, надобно у всех ворот новые караулы поставить, числом вдвое более прежних. Трезвых.
И когда раздались Игнатьевы долгожданные шаги и приглушённое троекратное покашливание, услышал их не один Ива. Стояли наготове вовсе близко Амвросий с двумя монахами и келарь Савва.
— Наконец-то! — обрадовался Ива Игнатию.
— Тише… — Тревожен у Игнатия голос.
— Аль не ладно? — испугался Ива.
— Вроде бы, — неохотно вымолвил иконописный мастер.
— Что?
— Караул у всех ворот сменили.
— Давно?
— В том-то и беда — недавно.
— Неужто почуяли?
Промолчал Игнатий.
— Может, со своими людьми из монастыря пробьёмся?
— В монастыре наших мало.
— А может, Кузьма по главным воротам ударит? Пришёл уж небось.
— Монастырь целому войску не взять за неделю.
— Делать-то что? — в отчаянии спросил Ива. — Так ладно всё шло, а вот поди ты!
— Тс-с! — ухватил Игнатий за плечо Иву. — Будто шевельнулся кто рядом…
И услышал негромкие келаревы слова:
