Николай Дмитриев - Любой ценой
— Веревочку… Веревочку позвольте, вашбродь… — отбросив траву, захлопотал вокруг штабс-капитана Денис.
— А-а-а, веревочку… Это можно… Понимаешь, пулей узел сбило, но я, как обещал, конец словил да, видишь, за аэроплан ухватиться не успел… Тоже, черт бы его драл, вылетел… — Щеглов наконец-то разжал кулаки, выпустил веревку и умоляюще посмотрел на офицеров. — Господа… Коньячку не найдется?
Подпоручик Древницкий с готовностью начал откручивать пробку фляжки, а Думитраш, ошалев от собственной догадки и чуть ли не заикаясь, спросил:
— П-постойте, п-постойте… Вы что, оба с того аэроплана?
— Так точно, вашбродь! — по-уставному вытянулся Денис. — Дозвольте доложить! Как есть из штаба ехамши, немцы схватили! В плен, значитца… А их благородия господин штабс-капитан Щеглов и господин прапорщик Щеголев, меня вот из плена вызволили и еропланом сюда… К вам…
— Мать твою… Так это я, значит, по вас палил…
Думитраш в полной растерянности опустился на землю и, внезапно повернувшись к телефонисту, замахал рукой.
— Штаб… Штаб… Вызывай немедленно!
* * *После ночного переполоха, вызванного побегом пленных, герру гауптману досталось по первое число. Правда, когда из погреба вытянули малость побившегося гренадера и он рассказал, как было дело, гауптман несколько оживился, но бедный караульщик ни в одной из предъявленных ему служанок не смог узнать соблазнившую его горничную, и дело так и повисло в ожидании еще более строгого утреннего разбирательства.
В полном расстройстве чувств гауптман завалился спать глубоко заполночь и утром с трудом продрал глаза только после того, как кто-то потряс его за плечи и приятным женским голосом произнес:
— Гутен морген, милый!
— Гут морген…
Еще толком не проснувшись, гауптман сел на кровати, но, разобрав кто перед ним, испуганно захлопал глазами, так как отлично понимал, что если ко вчерашнему побегу русских добавить и его ночные «подвиги», то может получиться такое… Нет, об этом было страшно даже подумать и, взяв себя в руки, гауптман даже любезно улыбнулся.
— О, майне кюхельхен… Я, конечно, рад, но наше рандеву лучше отложить, а то ночью дурак-гренадер выпустил по глупости пленных, а они… Ну, в общем…
— Понимаю, — кивнула бонна. — Тем более герру генералу будет приятно услышать, чем этой ночью был занят герр гауптман…
У герра гауптмана появилось непреодолимое желание въехать мадам по физиономии, но он взял себя в руки и довольно безразлично заметил:
— Ах, вон оно что… Ну не думаю, что герр генерал будет слишком строг ко мне…
— Пока не побеседует с графом, — отрезала бонна. — Моя воспитанница все рассказала. Вы, оказывается, шли не ко мне, а к ней. За удовольствием. Или вы будете утверждать, что собирались сделать дочери графа предложение?
— Предложение? — опешил гауптман. — А разве она примет предложение?
— Вот именно! — злорадно усмехнулась бонна. — Так что готовьтесь сменить штабную службу на окопы…
Гауптман наконец проснулся и зло посмотрел на бонну:
— Чего ты хочешь? Денег?
— Милый, не смешите меня. Вы — третий сын своих родителей и, кроме офицерского жалованья, у вас за душой ни гроша!
— Вы что, наводили справки? — растерялся гауптман. — Зачем?
— А вы не догадываетесь?… — подперев кончиками пальцев подбородок гауптмана, бонна проникновенно заглянула ему в глаза. — Вы считаете, после того, что было, меня здесь оставят? Хороша бонна для графской дочери…
— Так вы что, собираетесь перебираться… ко мне?
Высказанная мысль показалась гауптману настолько абсурдной, что, если бы бонна не продолжала держать его за подбородок, он открыл бы рот.
— Я не сумасшедшая, — коротко отрезала бонна.
— Тогда что же? — в полном недоумении гауптман уставился на нее.
— А вот что, мой друг… — в голосе бонны вдруг прорезались неуловимо-теплые нотки. — У меня в Курземе мыза и к ней восемь десятин леса. А кругом тучи нахальных мужиков, которым ничего не стоит обидеть бедную одинокую девушку…
— Так вы что, собираетесь ехать туда?
— Нет. Я хочу, чтобы туда поехали вы.
— Я? — изумился гауптман. — Сейчас?
— Ну, зачем же сейчас? — улыбнулась бонна. — Потом…
— А-а-а, — начал догадываться гауптман. — Вы хотите сделать меня своим управляющим?
— Конечно. Ведение хозяйства требует жесткой мужской руки. А уж у меня на родине знают: где есть германский офицер, там будет образцовая дисциплина! Так что, мой друг, решайте…
— Управляющим? — гауптман взял бонну за руку и в полной растерянности заметил: — Да, хозяйство — это хорошо, но ведь меня могут взять и в более крупное имение…
— Управляющим, да. Но не хозяином.
— Хозяином?… — от неожиданности гауптман чуть не подскочил на постели. — Значит, ты думаешь… Ты предлагаешь… То есть я…
— Да, милый! Я всегда хотела иметь именно такого мужчину, и потом, разве тебе со мной было плохо?
Бонна ласково погладила ладонью взъерошенные со сна волосы гауптмана.
— О, кюхельхен, конечно нет… — гауптман благодарно поцеловал ей руку. — Но чтобы так, сразу…
— Не надо, — остановила его бонна. — Ты уже получил и, между прочим, все сразу. Так что, мой друг, решай, да или нет?
— Да! — отчаянно тряхнул головой гауптман.
— Я знала, милый, что мы с тобой договоримся! — проворковала бонна и, наклонившись к гауптману, начала стремительно расстегивать крючки платья…
* * *Стоя у стола в своем кабинете, командующий молча рассматривал трехверстку. И хотя на ней была нанесена обстановка только на сегодняшний день, командующий ясно представлял себе стрелы возможных ударов и напряженно прикидывал, какому же из вариантов отдать предпочтение.
Однако эти размышления были прерваны самым неожиданным образом. В дверь коротко постучали, и в кабинет без вызова зашел начальник разведки. Поскольку распоряжение было не беспокоить по пустякам, его появление могло означать только какую-то неожиданность, потому командующий, подавив раздражение, тихо сказал:
— Слушаю вас…
Начальник разведки без обиняков приступил к делу:
— Лавр Корнилыч, у меня худые известия… Немцы знают о нас слишком уж много, — он положил поверх карты написанный от руки рапорт. — Вот, здесь я коротко изложил основное…
— Но, Александр Евгеньевич… Зачем же так официально?
— Лавр Корнилыч, я считаю, вы должны рассматривать мой рапорт, как обоснование для предоставления мне иной должности…
— Да нет, батенька, это вы крутенько… — командующий быстро пересмотрел запись. — Все мы под Богом ходим, и оснований снимать вас с должности я не вижу. Да-с… У меня вопрос. Откуда это стало известно?
