Виталий Гладкий - Вайделот
Эрих, лентяй и лежебока, с виду медлительный и нерасторопный, обладал острым взором, способностью подмечать мельчайшие детали в облике и поведении человека, на которые другой на его месте не обратил бы никакого внимания, и, когда нужно, действовать стремительно и безжалостно. В отличие от монаха он быстро определил, что Хуберт прячет под одеждой увесистый кошелек и что в нем находится серебро. Эрих даже ухитрился среди ночи на очередном привале прощупать накопления менестреля, чтобы удостовериться в своих выводах, но Хуберт спал очень чутко, и срезать кошелек не удалось. Да и опасно это было, потому как вора тут же вычислили бы. Мало того, менестрель словно почувствовал интерес оруженосца к его кошельку – стал посматривать на него с подозрением и не подпускал близко.
И теперь у Эриха стояла задача или как-то выманить эти денежки у Хуберта или просто украсть. Но штукарь тоже был не лыком шит, и то, что проходило с каким-нибудь туповатым кнехтом, крестьянином или варваром-пруссом, с менестрелем вряд ли пройдет.
Конечно же менестрель и святой отец толклись в харчевне Тео. Обычно народ сюда приходил ближе к вечеру, поэтому людей было немного, и Хуберт не играл на публику, а просто меланхолично трогал струны своей лютни и тихонько напевал что-то душещипательное:
В утренней рани почудилось мне:
Сторож запел на зубчатой стене…
Слышишь, дружок?
Утро уже протрубило в рожок —
Та-ра-ра-ра!
Значит, пришла расставанья пора…
– Эй, кого я вижу! – фальшиво обрадовался Эрих. – Мои добрые товарищи!
– Попрошайка на паперти тебе товарищ… – тихо буркнул себе под нос Хуберт.
Но тут же изобразил лучезарную улыбку, когда услышал следующие слова оруженосца:
– Гризелда, милая девочка, принеси нам по кружке пива! – Эрих потряс кошельком перед носом недоверчивого менестреля, которому вовсе не хотелось поить плута за свой счет. – Я плачу!
– Никак кого-то зарезал в темном углу? – насмешливо поинтересовался менестрель.
– Как можно?! – делано возмутился Эрих. – Нам выдали денежное содержание, – соврал он, не моргнув глазом.
«Милая девочка» принесла пиво и со злостью грохнула кружками о стол. Она была сильно разозлена. Вчера вечером Гризелда впервые не потребовала за свои услуги платы наперед, и недавно прибывший в Эльбинг со своим господином смазливый кнехт, видимо, решил, что ее прелести идут в придачу к ужину. А возможно, он подумал, что девушка без ума от его внешности. Как бы там ни было, но кнехт исчез быстрее, чем пивная пена в кружке, не заплатив Гризелде ни гроша.
– Эх, хорошо! – воскликнул Эрих, поглаживая живот, когда кружка показала дно. – А жизнь-то налаживается!
– У кого как, – сдержанно ответил менестрель.
Он все еще не верил в щедроты оруженосца и ждал какого-то подвоха. Но Эрих заказал еще по кружке (а пиво у Мохнатого Тео было крепким, забористым) и сыпал шутками да прибаутками, как из рога изобилия. Постепенно Хуберт успокоился, изгнал прочь нехорошие мысли и даже спел свою любимую песенку:
…Собрались в харчевне гости.
Этот пьет, тот – жарит в кости.
Этот – глянь – продулся в пух,
У того – кошель разбух.
Все зависит от удачи!
Как же может быть иначе?!
Когда он закончил петь, Эрих сказал с невинным видом:
– А и впрямь, не сыграть ли нам в кости? Как-то ведь нужно убить день до вечера, благо сегодня моему господину не до меня – маршал собрал всех рыцарей на совет.
– Хорошая мысль! – с воодушевлением ответил менестрель.
Он был большим мастером игры в кости, и кошелек оруженосца, в котором явно звенело серебро, не давал ему покоя. Эрих не был ему ни другом, ни товарищем, он принадлежал к высшему обществу, несмотря на свое скромное звание оруженосца, поэтому его и обжульничать не грех, со спокойным сердцем решил Хуберт.
– Попросим кости у Тео, – сказал менестрель.
– Зачем? У меня есть свои… – Эрих достал из-за сумки, которая висела у пояса, бархатный мешочек и высыпал на стол два кубика слоновой кости.
Они были великолепны; их явно делал хороший мастер, а не какой-нибудь криворукий ремесленник.
– Что ж, начнем… – Хуберт решительно отодвинул пустые кружки в сторону, освобождая пространство для игры. – Святой отец, не желаете ли составить нам компанию? Готов ссудить вам монету-другую.
– Изыди, соблазнитель! – Монах истово перекрестился. – Ты разве забыл про эдикт императора Священной Римской империи короля Фридриха, выпущенный им в 1232 году, который запрещает эту богомерзкую игру? Ведь всем известно, что единица – это грех против единого Бога, двойка – против Бога и Богородицы, тройка – грех против Троицы…
– Ваша святость, мы находимся не в Германии, а в Пруссии, на которую власть германского императора не распространяется, – дерзко заявил менестрель. – А что касается грехов, так ведь есть такая великолепная штука, как покаяние, я уже не говорю об индульгенции. Вообще-то неплохо бы иметь кости, придуманные два столетия назад епископом Уибольдом Уэльским. Вместо количества очков на гранях костей изображались символы добродетелей, а выигравший должен был направить на путь истинный того человека, который потерпел поражение. Думаю, такие кости, святой отец, пришлись бы вам в самый раз. Сколько грешных душ могли бы прийти к истинно христианским ценностям под вашим чутким руководством… – В его голосе явственно слышался сарказм.
Отец Руперт лишь гневно фыркнул, но промолчал. Он догадывался, что менестрель безбожник (хотя этого хитреца трудно было вывести на чистую воду), но взять над ним верх в теологических спорах монах не мог. Хуберт был недоучившимся студентом и обладал такими познаниями о самых разных вещах (в том числе и касательно веры), которые не шибко грамотному святому отцу и не снились.
Словно в пику ему, менестрель, прежде чем начать игру, прочитал мигом сочиненные стихи:
Один жонглер несчастный жил,
В отрепьях жалких он ходил.
Не знаю, как жонглер тот звался,
А в кости лихо он сражался!
Игра началась и вскоре пошла не так, как хотелось Хуберту. Сначала он обрадованно потирал ладони, потому что удача явно была на его стороне – Эрих проигрывал с завидным постоянством. Оруженосец горячился, бросал костяные кубики неловко, суетливо, затем заказал еще по кружке пива, и выпил свою одним духом… – в общем, Хуберт наблюдал типичную картину действий слабого игрока, у которого мастерства ни на грош. Менестрель лишь посмеивался не без некоторого высокомерия, глядя на вспотевшего от волнения оруженосца.
