Иван Кратт - Великий океан
Один раз, неожиданно вернувшись с половины пути, он увидел ее, спящую возле тропы. Положив руку под голову, зажав в другой руке пучок дикой малины, она мирно спала на обомшелом граните. Две пчелы жужжали над ягодами, в прямом проборе полз муравей.
Кулик осторожно согнал муравья, присел на обломок скалы и до полудня просидел возле девочки, заботливо оберегая ее сон.
— Доча… — бормотал он изредка и скупо улыбался в редкие седеющие усы.
В погожие дни, когда женщины уходили за ягодами и возле барабор оставались одни старухи, она смотрела на состязания мальчиков — будущих воинов племени. Мужчины и старики собирались в лесу, садились по краям поляны. Мальчики стреляли из луков, бросали копья. Затем надевали деревянные панцири, уродливые, искусно вырезанные маски и ловко сражались медными кинжалами.
Старики курили, внимательно наблюдая за быстрыми, легкими движениями подрастающих воинов, одобрительно молчали. Самому ловкому дарили лук и кинжал, и отец победителя устраивал пиршество. Участники состязаний хвастались ранами, горделиво переносили боль. В другие дни многие из них нарочно разрезали острыми раковинами руку до самого плеча. Закаляли волю.
Зимой мальчики собирались на берегу бухты, кидались в море, стараясь продержаться как можно дольше в холодной воде. Наташа сидела на уступе скалы и, как только мальчик нырял, начинала откладывать камешки, один за другим: сколько успеет положить камешков, пока пловец находится в воде? Она никогда не плутовала, добросовестно и старательно выкладывала галечную дорожку.
Подрастая, она по-прежнему оставалась одна. Сверстницы уже начинали жизнь маленьких женщин, игры для них кончились. Мальчики превращались в юношей. Она помогала старухам плести корзины, шить одежду и обувь, просто и деловито усаживалась возле костра совета. Темно-русые косы отсвечивали среди темных голов, сосредоточенное лицо было внимательно. Старики ее не прогоняли. Им нравилась серьезная, молчаливая девочка.
Один раз Халги, самый древний из всего совета, неожиданно дотронулся трубкой до ее плеча. Усмехаясь беззубым ртом, он шутливо спросил: можно ли начинать войну, если враг собрал неизмеримо большое количество воинов?
— Можно, — подумав, ответила девочка и посмотрела на старика ясными, спокойными глазами. — Когда нападает человек на медведя, медведь не знает его силы. Нападай первый.
Когда ей минуло четырнадцать лет, вождь племени, сын умершего Салтука, позвал к себе Кулика.
— Твердая Нога, — сказал он важно. — Ты много зим живешь у нас, ты стал нам братом. Твои волосы стали белы, как снег. Скоро ноги утратят легкость, не сможешь добывать еду… — он нагнулся к огню, достал уголек для трубки. Молодое, горбоносое лицо его покраснело, хотя он старался говорить равнодушно. — Живи в моей хижине, и пусть светлокосая станет женой…
Впервые за много лет охотник смеялся. Чтобы не обидеть индейца, он ушел в лес и, усевшись на камне, щипал свои редкие усы, вытирал глаза, долго хлопал себя по крепкой, морщинистой шее. Так рассмешило его сватовство. Наташа все еще казалась ему маленькой девочкой, принесенной сюда на плечах. Однако, вернувшись домой, охотник тоже впервые с любопытством, по-новому поглядел на дочку. Она спала. Отблеск огня освещал ее худощавое, смуглое лицо, поднятые уголки губ, несколько мелких веснушек на нижнем изгибе переносицы, сильные, мальчишечьи ноги.
Кулик отвернулся и долго задумчиво сидел у камелька. А утром они покинули селение.
Вождь не напомнил о разговоре ни словом, великодушно отдал девушке лучший свой плащ, вытканный из птичьего пуха, охотнику подарил кинжал с двумя остриями.
— Мой дом — всегда твой дом, Твердая Нога… и твой, — не глядя на девушку, сказал он на прощанье. Сказал спокойно и важно, но женщины зашептались. В словах юноши была затаенная грусть.
И он весь день не возвращался в хижину. Он был совсем мальчик, вождь Вороньего племени.
* * *Три дня дул ветер, нес к морю тучи. Шумели вершины деревьев, качались и гнулись лесины, падали подгнившие стволы. Тревожно кричали вороны. Неприютно и холодно было в лесу, на берегу темного ревущего моря. Водяные стены валились на скалы, разбитые вдребезги, не успевали отступать. Волны покрывали береговой песок. День был похож на вечер, хмурый и пасмурный, потерялись очертания гор.
Наташа чинила одежду, шила летние ичиги. Затяжная буря предвещала весну. Девушка прислушивалась к ветру, откладывала костяную иглу и пучок рассученных оленьих жил-ниток, улыбалась. На переносице сбегались морщинки, серые глаза казались синими.
— Лютует, — говорила она бурундучку, сидевшему на краю нар. Полосатый зверек спрыгивал на пол, прятался. Никак не мог привыкнуть к человечьему голосу.
Девушка снова принималась шить, неторопливо и тщательно выводя стежки. В хижине было тепло и сухо, от порывов ветра негромко бренчал над очагом котел. Кулик ушел в Чилькут за порохом. Там был пост Гудзонбайской компании. Он понес с полдесятка бобровых шкур. Два рога пороху, кусок свинца — обычная покупка. На этот раз охотник захватил лишние шкурки. Несколько аршин бумажной ткани — подарок дочке. Когда-то он знал, чем можно порадовать женщину.
Старик ушел, чуть приметно ухмыляясь, потом вздохнул. Совсем взрослая стала. И такая же тихая, как мать…
О новом русском селении Кулик ничего не знал. Первую крепость сожгли, и он думал, что на берегу не осталось никого. Он ничего не знал ни о компании, ни о государственном заселении. Он слышал только о Баранове и считал его купцом, пробравшимся на вольную землю, чтобы набить свой карман. От таких он ушел из России и совсем не винил индейцев. Правда, когда услышал, что все население крепости вырезано, угрюмо отстранился и больше не пошел к Котлеану — вождю Волчьего рода.
Ночью ветер вдруг переменился, порывы стихли, ровный и теплый, подул он с юга. Девушка проснулась от шума дождя. Струйки воды просочились в дымовое отверстие, дробились на нарах, несколько капель упало на подушку. Наташа вскочила, прислушалась. Не зажигая огня, прошлепала босыми ногами к двери, распахнула ее.
Промокшая, озябшая, стояла на пороге. Было темно и сыро и особенно радостно. Чудились запахи прели, прошлогодних трав, шелест крупных капель дождя на жухлых гниющих листьях, на кусочках коры, на хвойных тяжелых ветках. Закрыв дверь, она долго не могла уснуть. Шла весна, теплые, влажные дни, лесной гул и бормотанье ключей, крики орлят на голых вершинах скал.
Однако утром по-прежнему держался мороз, мокрые ветви обледенели, на подоконнике наросли сосульки. Зато было тихо, светло. Временами сквозь высокие уплывающие облака синело чистое небо. Наташа покормила бурундучка, надела легкую парку, новые мокасины, вышла из хижины. Весна отступила, но была уже не за горами. Звенели пичуги, весело хрустел под ногами лед.
